Торопец.Ну, мы тоже. Прощай, хозяин.
Екатерина Ивановна (целуя мужа в голову). Миленький, мне так приятно, что ты меня одеваешь. Ты тоже устал? Бедненький! Ты береги себя, не простудись… Хорошо?
Георгий Дмитриевич (целуя руку и вставая с колен). Хорошо.
Тепловский.Готово? Идем… Позвольте, я вас под руку возьму, Екатерина Ивановна, вот так… днем это неприлично, а сейчас…
Все прощаются с Георгием Дмитриевичем; он кланяется очень низко.
Коромыслов.Я провожу вас. Маша, идите вперед и огонь дайте…
Но в дверях маленькая остановка: Екатерина Ивановна оборачивается и зовет.
Екатерина Ивановна.Горя! Пойди сюда, Горя… Миленький, я хочу благословить тебя.
Коромыслов.Что за религиозное настроение… довольно уж!
Екатерина Ивановна (строго). Не шутите, это серьезно. Ну, до свидания, миленький. Господь с тобою!
Коромыслов.Наконец-то! Я сейчас, Георгий!
Все уходят.
В мастерской остаются только Георгий Дмитриевич, Лиза и Ментиков. Лиза плачет, и плач ее все слышнее; Ментиков, повертевшись по комнате, подходит к Георгию Дмитриевичу и осторожно присаживается около него на диван. Молчание. Ментиков вздыхает.
Ментиков.Уехала наша Екатерина Ивановна. (Молчание, вздох.) Папиросочку хотите, Георгий Дмитриевич?
Георгий Дмитриевич несколько мгновений с неопределенным выражением смотрит на него и берет папиросу. Слышнее плач Лизы.
Занавес
Драма в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Сторицын Валентин Николаевич, профессор.
Елена Петровна, его жена.
Володя, Сергей, дети
Модест Петрович, брат Елены Петровны.
Телемахов Прокопий Евсеевич, профессор.
Саввич Гавриил Гавриилович.
Княжна Людмила Павловна.
Mамыкин.
Дуняша, горничная Сторицыных.
Фекла, кухарка Модеста Петровича.
Геннадий, денщик.
Профессор Сторицын — худощавый, высокого роста, ширококостный человек лет сорока пяти. Держится очень прямо, ходит неслышно и быстро, жесты широки и свободны; и только в минуты большой усталости и нездоровья слегка сутулится. Седины не заметно: ни в темных, тонких, слегка разметанных волосах, ни в короткой, подстриженной бороде. Красивым лицом и формою головы профессор напоминает несколько Т. Карлейля; под скулами темнеют впадины. Обычное одеяние — свободно сидящий, широкий сюртук, отложной, не закрывающий шеи, крахмальный воротник. Внешний вид Сторицына скорее суровый, чем мягкий, и только в разговоре и поступках выявляется его истинный характер.
Осенний вечер, часов около семи. Окна на улицу завешены тяжелыми суконными партерами, и воздух в профессорском кабинете тяжел, глух и неподвижен, как в пещере. Везде книги: как бы вышла из своих берегов библиотека и заливает комнату сверху; на столах рукописи и гранки. Видны мучительные усилия привести в систему книжный и бумажный хаос, но порядку мало: книжные шкапы без ключей, не на месте валяются вчерашние газеты. Пол затянут темным сукном; на стенах портреты писателей в черных рамах и несколько картин — подарков знакомых художников. На большом письменном столе рабочая лампа с непроницаемым абажуром; тут же на металлическом подносе начатая бутылка красного вина с двумя стаканами. В высоком стеклянном бокальчике одинокая роза. В стороне на столике, возле дивана, горит лампочка со штепселем, зеленый колпачок снят, чтобы виднее было; хозяин, профессор Сторицын, не совсем здоров, и его внимательно выслушивает и выстукивает Прокопий Евсеевич Телемахов, друг и товарищ Сторицына еще по гимназии, теперь профессор военно-медицинской академии. Телемахов в военном, докторском сюртуке с генеральскими погонами; седоват, сух, лицо морщинисто и желто, речь и жесты отрывочны и скупы. На тонком сухом носу пенсне, которым Телемахов пользуется только при писании рецептов и занятиях, обычно же смотрит поверх стекол, наклоняя голову и морща лоб. Ростом немного ниже Сторицына.
В углу в кресле притаился Модест Петрович, не дышит, боится помешать осмотру, с беспокойством следит за неторопливыми, серьезными движениями Телемахова.
Вот Телемахов приподнял рубашку у больного и приложился ухом к широкой, вздрагивающей от холода спине.
Телемахов.Вздохни.
Сторицын.Так? (Вздыхает протяжно.)
Читать дальше