Александр Куприн: Юнкера

Куприн Александр Иванович

Юнкера

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

В. Ходасевич: Вот если мы хорошо поймем эту философию книги, то нам откроется и то подлинное, очень тонкое, смелое мастерство, с которым Куприн пишет "Юнкеров" как будто спустя рукава. Мы поймем, что кажущаяся эпизодичность, кажущаяся небрежность и кажущаяся нестройность его повествования в действительности очень хорошо взвешены и обдуманы. Простоватость купринской манеры на этот раз очень умна и, быть может, даже лукава. Куприн как будто теряет власть над литературными законами романа на самом же деле он позволяет себе большую смелость - пренебречь ими. Из этого смелого предприятия он выходит победителем. Единство фабулы он мастерски подменяет единством тона, единством того добродушного лиризма, от которого мягким, ровным и ласковым светом вдруг озаряется нам стародавняя, несколько бестолковая, но веселая Москва вся такая же, в сущности, милая и чистосердечная, как шагающий по ее оснеженным улицам юнкер Александров.

С о д е р ж а н и е

Часть I

Глава I. Отец Михаил

Глава II. Прощание

Глава III. Юлия

Глава IV. Бесконечный день

Глава V. Фараон

Глава VI. Танталовы муки

Глава VII. Под знамя!

Глава VIII. Торжество

Глава IX. Свой дом

Глава Х. Вторая любовь

Глава XI. Свадьба

Глава XII. Господин писатель

Глава XIII. Слава

Глава XIV. Позор

Часть II

Глава XV. Господин обер-офицер

Глава XVI. Дрозд

Глава XVII. Фотоген Павлыч

Глава XVIII. Екатерининский зал

Глава XIX. Стрела

Глава XX. Полонез

Глава XXI. Вальс

Глава XXII. Ссора

Глава XXIII. Письмо любовное

Глава XXIV. Дружки

Глава XXV. Rendezvous

Глава XXVI. Чистые Пруды

Часть III

Глава XXVII. Топография

Глава XXVIII. Последние дни

Глава XXIX. Травля

Глава XXX. Производство

Глава XXXI. Напутствие

Юнкера. Вл. Ходасевич

На военной службе. Павел Шостаковский

Примечания

Часть I

Глава I.

Отец Михаил

Самый конец августа; число, должно быть, тридцатое или тридцать первое. После трехмесячных летних каникул кадеты, окончившие полный курс, съезжаются в последний раз в корпус, где учились, проказили, порою сидели в карцере, ссорились и дружили целых семь лет подряд.

Срок и час явки в корпус - строго определенные. Да и как опоздать? "Мы уж теперь не какие-то там полуштатские кадеты, почти мальчики, а юнкера славного Третьего Александровского училища, в котором суровая дисциплина и отчетливость в службе стоят на первом плане. Недаром через месяц мы будем присягать под знаменем!" Александров остановил извозчика у Красных казарм, напротив здания четвертого кадетского корпуса. Какой-то тайный инстинкт велел ему идти в свой второй корпус не прямой дорогой, а кружным путем, по тем прежним дорогам, вдоль тех прежних мест, которые исхожены и избеганы много тысяч раз. которые останутся запечатленными в памяти на много десятков лет, вплоть до самой смерти, и которые теперь веяли на него неописуемой сладкой, горьковатой и нежной грустью.

Вот налево от входа в железные ворота - каменное двухэтажное здание, грязно-желтое и облупленное, построенное пятьдесят лет назад в николаевском солдатском стиле.

Здесь жили в казенных квартирах корпусные воспитатели, а также отец Михаил Вознесенский, законоучитель и настоятель церкви второго корпуса. Отец Михаил! Сердце Александрова вдруг сжалось от светлой печали, от неловкого стыда, от тихого раскаяния... Да. Вот как это было. Строевая рота, как и всегда, ровно в три часа шла на обед в общую корпусную столовую, спускаясь вниз по широкой каменной вьющейся лестнице. Так и осталось пока неизвестным, кто вдруг громко свистнул в строю. Во всяком случае, на этот раз не он. не Александров. Но командир роты, капитан Яблукинский, сделал грубую ошибку. Ему бы следовало крикнуть: "Кто свистел?" - и тотчас же виновный отозвался бы: "Я, господин капитан!" Он же крикнул сверху злобно: "Опять Александров? Идите в карцер, и - без обеда". Александров остановился и прижался к перилам, чтобы не мешать движению роты. Когда же Яблукинский, спускавшийся вниз позади последнего ряда, поравнялся с ним, то Александров сказал тихо, но твердо:

- Господин капитан, это не я.

Яблукинский закричал:

- Молчать! Не возражать! Не разговаривать в строю. В карцер немедленно. А если не виноват, то был сто раз виноват и не попался. Вы позор роты (семиклассникам начальники говорили "вы") и всего корпуса!