Александр Куприн: Юнкера

- Я не пойду, - сказал Александров неслышным ему самому голосом, и его нижняя губа затряслась. Он и сам в эту секунду не подозревал, что в его жилах закипает бешеная кровь татарских князей, неудержимых и неукротимых его предков с материнской стороны.

- В карцер! Немедленно в карцер! - взвизгнул Михин. - Сссию секунду!

- Не пойду и все тут.

- Какое же вы имеете право не повиноваться своему прямому начальнику?

Горячая волна хлынула Александрову в голову, и все в его глазах приятно порозовело. Он уперся твердым взором в круглые белые глаза Михина и сказал звонко:

- Такое право, что я больше не хочу учиться во втором московском корпусе, где со мною поступили так несправедливо. С этой минуты я больше не кадет, а свободный человек. Отпустите меня сейчас же домой, и я больше сюда не вернусь! ни за какие коврижки. У вас нет теперь никаких прав надо мною. И все тут!

В эту минуту Отте наклонил свою пышную волосатую с проседью голову к уху Михина и стал что-то шептать. Михин обернулся на дверь. Она была полуоткрыта, и десятки стриженых голов, сияющих глаз и разинутых ртов занимали весь прозор сверху донизу.

Михин побежал к дверям, широко распахнул их и закричал:

- Вам что надо? Чего вы здесь столпились? Марш по классам, заниматься! И, захлопнув двери, он крикнул на Александрова:

- А вы сию же минуту марш в карцер!

- А я вам сказал, что не пойду, и не пойду, - ответил кадет, наклоняя голову, как бычок.

- Не пойдете? Силой потащат! Я сейчас же прикажу дядькам...

- Попробуйте. - сказал Александров, раздувая ноздри.

Но тут Отте, вежливо положив руку на руку Михина. сказал вполголоса:

- Господин поручик, позвольте мне сказать два-три слова этому взволнованному юноше.

- Ах да, пожалуйста! хоть тридцать, хоть двести слов. Черт возьми, что за безобразие! И как раз на моем дежурстве!

Отте начал очень спокойно:

- Милый юноша, сколько вам лет?

- А вам не все ли равно? - дерзко огрызнулся Александров. - Ну, семнадцать...

- Конечно, мне все равно, - продолжал учитель. - Но я вам должен сказать, что в возрасте семнадцати лет молодой человек не имеет почти никаких личных и общественных прав. Он не может вступать в брак. Векселя, им подписанные, ни во что не считаются. И даже в солдаты он не годится: требуется восемнадцатилетний возраст. В вашем же положении вы находитесь на попечении родителей, родственников, или опекунов, или какого-нибудь общественного учреждения.

- Ну так что ж? - упрямо перебил его Александров.

- Да только и всего. - равнодушно ответил Отте. - Только и всего, что весь вопрос в том. кто определил вас в корпус.

- Моя мама. Но...

- И никакого "но". - возразил учитель. - Только с разрешения вашей матушки вы можете покинуть корпус, да еще в такое неурочное время. Откровенно, по-дружески, советую вам переждать эту ночь. Утро дает совет как говорят мудрые французы.

- Ах, да что с ним церемониться? - нетерпеливо воскликнул Михин. Дядька! Иди сюда!

Умные и участливые слова Отте уже привели было Александрова в мирное настроение, но грубый окрик Михина снова взорвал в нем пороховой погреб. Да и надо сказать, что в эту пору Александров был усердным читателем Дюма. Шиллера. Вальтер Скотта. Он ответил грубо и, невольно, театрально:

- Зовите хоть тысячу ваших дядек, я буду с ними драться до тех пор, пока я не выйду из вашего проклятого застенка. А начну я с того...

Но тут широкая ладонь Отте мягко зажала ему рот, и он едва успел встряхнуть головой.

- Тише, мальчишка! - крикнул ласково и повелительно Отте. - Помолчи немножко.

- Господин поручик, обратился он к Михину, - это не он, а его дурацкий переломный возраст скандалит. Дайте мальчику успокоиться, и все пройдет. Ведь все мы переживали этот козлиный период.

- Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, - от души сказал Александров. - Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей сестры - управляющий гостиницы Фальц-Фейна. что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же поехал к моей маме и сказал бы ей. чтобы она как можно скорее приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно пойду в карцер и буду ждать. Он низко поклонился Отте и сказал:

- Еще раз покорно благодарю вас, Эмилий Францевич. Не можете ли вы попросить за меня, чтобы меня не запирали на ключ? Ей-богу, я не убегу.

- Ах, боже мой! - вскричал Михин, ударив себя по лбу. - У меня голова трещит от этих безобразий! Ну, пускай не запирают. Мне все равно.