Михаил Кураев: Записки беглого кинематографиста

- Чехова любите? - спросил художник.

- Не турок же я, чтобы Чехова не любить. Это Ахматова, поэт такой есть, его не любила. А нам, как говорит товарищ капитан, чин и звание не позволяют.

- Воля ваша, вы бы и в устав записали Чехова любить?

- И записал бы, а что такого? И раньше записывали любовь в устав, и ничего, никто не возражал.

- Прямо в устав? - недоверчиво улыбнулся художник.

- Пожалуйста: "Всем офицерам и рядовым надлежит священников любить и почитать, и никто не дерзнет оным, как словом, так и делом, досаду чинить и презирать и ругатася..." "Устав морской", автор Петр Первый, 1720 год. Вот и решайте: долгополых этих полки и батальоны, а Чехов один на весь свет.

- Записываем в устав: любить Чехова. А кого из художников?

- Репин, конечно, - не задумываясь, сказал старший лейтенант. Художник и его модель переглянулись. - Суриков, если не возражаете... Если не возражаете, Рембрандт ван Рейн...

- Суриков, Репин - понятно, а Рембрандт-то зачем? - И в голосе художника прозвучал вопрос так, как спрашивают взрослые у детей, взявших в руки вещь дорогую и бьющуюся.

- Не мне вам говорить - художник громаднейший, даже в Эрмитаже в Ленинграде представлен. А у нас в роте о нем особый разговор.

- В вашей роте? Может быть, у вас в роте "Даная" висит?

- Чья Даная? - простодушно поинтересовался старший лейтенант.

- Рембрандта ван Рейна. Картина у него такая есть, как раз висит в Эрмитаже.

Спутница восхищенно смотрела на живописца.

- А вы, я заметил, тоже поклонник Рембрандта. А в роте-то вкусы разные: одному тициановская "Даная" нравится, а заряжающий Ширинов, это мой заряжающий, предпочитает Корреджо. В репродукциях, по альбомам. У нас этот вопрос одно время обсуждался, а потом резко сняли. Я сам же и снял. Если бы у меня не было вперед взглядов, а у меня всегда вперед взгляды были... Мы тут как бы люди взрослые, можно рассказать. Жизнь, знаете, есть жизнь, ее никуда не спрячешь, она о себе заявляет самым неожиданным образом. В казарме в расположении каждой роты, это никакая не тайна, положено иметь портрет члена Политбюро, на видном месте на стене в широком проходе. Желательно над тумбочкой с дезинфицирующими растворами, нитки-иголки, солдатская мелочевка, место посещаемое. В четвертой роте, это не у нас, повесили портрет Екатерины Алексеевны Фурцевой. Женщина красивая, представительная, может быть, чем-то и на Данаю похожа, все, как говорится, зависит от воображения. И что же? Пришлось снять. Вы уж извините, но солдаты на нее... онанировали. Культура, сами понимаете, не у всех на высоте, а слабаку в танке делать нечего. У нас замполит, талантливейший человек, сочинил в суворовском таком, знаете, лаконичном стиле, а художник исполнил, и вывесили: "Броня не терпит дряхлых мускул!" Так что народ, с одной стороны, на здоровье не жалуется, но, с другой-то, как-то нехорошо, и эстетически и нравственно. Как быть? И порицания выносили, и комсомольское собрание закрытое провели, все перепробовали. Пришлось перевесить Екатерину Алексеевну в третью роту. Казалось бы, кофточка застегнута у горла, правда, товарищ капитан? - обернулся старший лейтенант за поддержкой и получил ее в виде двух кивков головы. - Там, где грудь, депутатский значок, Верховный Совет... И в третьей роте то же самое. А ведь как еще на все это посмотреть? С одной стороны, ну, мальчишество, ну, максимум мелкое хулиганство. А с другой, можно взглянуть и как на политическую демонстрацию. А что? Пропагандист в полку уже хотел именно так вопрос ставить, надо же было как-то это все пресечь. Но замполит, мудрейший человек, велел перевесить Екатерину Алексеевну в Ленинскую комнату, и все. Вопрос закрыт. В Ленинской комнате не побалуешься. А вот к Рембрандту у нас, военных, особый интерес. Возьмите "Ночной дозор". Как офицеры представлены великолепно. Опять же любовь народа к армии. Отличная картина. Мы сейчас с вашего позволения по рюмочке еще пропустим, и у меня будет к вам вопрос. Знаете, с настоящим художником не так уж часто вот так вот приходится встречаться. Может, вы наш спор как раз и решите.

Офицеры выпили.

- Вы уж извините, что мы вашего собеседника на себя отвлекаем, - сказал капитан Вальтер, как бы присоединяясь к своему командиру взвода.

- Ничего-ничего, мне интересно...

- У нас есть в полку, конечно, художник, - закусив, сказал старший лейтенант, - но, можете себе представить, мазилка. Из тех, что шабашкой промышляют, столовые, коровники расписывают. Руку он набил, конечно, но такого, как у вас, чтобы прямо душа просвечивала, этого и близко нет. Я ж сужу, может быть, и примитивно, но по-другому не умею. Смотрю - это повторимо? Нет, неповторимо. Все, значит, это настоящее искусство. Не совсем, конечно, так, но это для краткости. Вон у вас краски какие - благородные, сдержанные. А про нашего покороче сказать - "Гоген доморощенный". Но речь-то не о нем, о Рембрандте. Спорим, а с места ни на шаг. Я вам напомню, да вы и сами лучше нас знаете, есть у него картина, называется "Апостол Павел". Ну, Павел и Павел. А в чем вопрос? А он с мечом! Не в руках меч, нет, конечно, за пазухой, а рукоятка торчит...