Антон Чехов - Том 21. Письма 1888-1889

То ничего и не вышло бы все-таки. «Горы Кавказа» имели успех * , потому что были без претензий и только смешили, а «Дачный муж» хочет и смешить, и трагедией пахнуть, и возводить турнюр на высоту серьезного вопроса…

Алексея Алексеевича еще нет в Москве.

Повестушку свою я кончил * . Написана она вяло и небрежно, а поправлять нет времени.

Читал я своего «Иванова». Если, думается мне, написать другой IV акт, да кое-что выкинуть, да вставить один монолог, к<���ото>рый сидит уже у меня в мозгу, то пьеса выйдет законченной и весьма эффектной. К Рождеству исправлю и пошлю в Александринку * .

«Медведь» пропущен цензурой (кажется, не безусловно) и будет идти у Корша. Соловцов жаждет играть его.

Нет ли у Маслова пьесы? Я бы поставил ее у Корша * . Актеры со мной очень нежны.

Поклон Анне Ивановне, Насте, Боре, Буренину и Маслову.

Ваш А. Чехов.

Поклон Трезору и нововременской утке.

Очки и каталог драм<���атического> общества Вы получите с Алекс<���еем> Алекс<���еевичем>.

490. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

4 октября 1888 г. Москва.

4 окт.

Дорогой и милый Алексей Николаевич!

Рассказ для «Северного вестника» переписал и послал в редакцию * . Утомился. Теперь жду гонорара. Весь сентябрь я сидел без денег, кое-какие вещишки заложил и бился, как рыба об лед; каждый сентябрь мне круто приходится, в этом же году после летнего безделья и житья в счет будущего сентябрь был для меня особенно мрачен. Был должен Суворину 400 руб., отработал 200…

Как-то я послал Вам из театра Корша письмо * . Если «Медные лбы» пойдут у Корша, то не забудьте через меня или через кого хотите заключить условие. Корш платит за оригинальные пьесы 2% с акта, а за переводные 1%. Деньги неважные, но все-таки деньги, и бросать их не следует… Ваших «Медных лбов» в каталоге драмат<���ического> общества нет. Кстати: Корш платит Обществу уже 6 рублей с акта, а не 5. Светлов актер хороший и парень славный.

Сегодня был у меня Павел Линтварев. Приехал поступать в Петровскую академию, но его, беднягу, кажется, не примут. Он под надзором.

В Москве гостит Жан Щеглов. Его «Дачный муж» в Москве успеха не имел, но, по всем видимостям, будет иметь его в Петербурге и в провинции. В Москве непонятны ни Павловск, ни дачный муж, ни дачная прислуга, ни департаментская служба. Пьеса очень легка и смешна и в то же время раздражает: к турнюру дачной жены прицеплена мораль. Я такого мнения, что если милый Жан будет продолжать в духе «Дачного мужа», то его карьера как драматурга не пойдет дальше капитанского чина. Нельзя жевать всё один и тот же тип, один и тот же город, один и тот же турнюр. Ведь кроме турнюров и дачных мужей на Руси есть много еще кое-чего смешного и интересного. Во-вторых, надо бросить дешевую мораль * . «Горы Кавказа» написаны без претензий на мораль, а потому имели выдающийся успех. Я советую Жану написать большую комедию, этак в актов пять, и во всяком случае не бросать беллетристики.

Скоро Вы увидите Жоржа. Он едет в Петербург.

В письме к Анне Михайловне * я просил не вычеркивать в моем рассказе ни одной строки. Эта моя просьба имеет в основании не упрямство и не каприз, а страх, чтобы через помарки мой рассказ не получил той окраски, какой я всегда боялся * . Целую Вас крепко и остаюсь сердечно любящим и преданным

А. Чехов.

Почтение Вашим.

491. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

4 октября 1888 г. Москва.

Едва послал Вам письмо, как получил от Вас, дорогой Алексей Николаевич, известие, которое очень не понравится Светлову. Я сейчас сообщу ему Ваш ответ и буду настойчиво рекомендовать «Дурного человека» * .

Если бы Ваше письмо пришло двумя часами раньше, то мой рассказ был бы послан Вам * , теперь же он на полпути в Басков пер<���еулок> * .

Был бы рад прочесть, что написал Мережковский * . Пока до свиданья. Прочитавши мой рассказ, напишите мне. Он Вам не понравится, но Вас и Анны Михайловны я не боюсь. Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и — только, и жалею, что бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах, и мне одинаково противны как секретари консисторий, так и Нотович с Градовским. Фарисейство, тупоумие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи… Потому я одинако не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к ученым, ни к писателям, ни к молодежи. Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Мое святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались. Вот программа, которой я держался бы, если бы был большим художником.