- Будь хорошим ребенком папе и маме и бабушке, - глядя куда-то мимо, сказал Тынупярт внуку.
Фрида думала, что если так пойдет дальше, то скоро с мужем невозможно будет жить. Не стесняется посторонних, обижает, хочет поскорее отделаться, не терпит никого, даже Кулдара, который Пыл для него всем.
- Дедушка, почему ты не смотришь на меня?
- Дедушка болен, - попыталась выйти из положения Фрида.
- Когда подаешь руку, надо смотреть в глаза. - Кулдар был убежден в своей правоте. - Дедушка сам учил.
- Ты прав. - И Тынупярт глянул в глаза внуку. - Всего доброго.
- До свидания,
Внук уже "подбежал к двери.
- Раньше времени со счетов меня не сбрасывай, - сказал он жене, когда она нагнулась поцеловать его в лоб. Такое целование стало во время пребывания его в больнице для Фриды ритуалом. В первые недели она дни и ночи просиживала возле него, кормила с ложечки, как грудного, и поила соком, который выжимала из собственных вишен. После, когда Эдуарду разрешили сидеть и есть самому, стала навещать через день. Приходя и уходя, всегда целовала в лоб. Теперь Фрида являлась раз в два дня, посещения стали реже, привычка же целовать осталась. Фриде нравилось быть дамой "тонкого" обхождения, великосветскую даму Фрида начала строить из себя еще со школьной скамьи. Тыну-пярт вдруг обнаружил, что ему вообще не понять ее подлинную сущность. Может, то, что Фрида ждала те двенадцать лет, сделало его слепым, и только сейчас он прозревает. "Кто знает, быть ли ему еще прежним ломовиком" - не в этом ли она, истинная Фрида? А может, он несправедлив к ней? Извелся от болезни, озлобился от лежания, помешался от идиотского сведения счетов с самим собой, ожесточился и обозлился на весь свет? Разве жена, которая думает только о себе, дожидалась бы двенадцать лет?
Тынупярт почувствовал, как вздрогнули ее губы, но держалась она великолепно. Только шепнула; "Ты несправедлив", выпрямилась, даже улыбнулась и грациозно направилась к двери. Да, несмотря на сорок шесть лет, шаг ее оставался легким, фигура лишь чуточку округлилась. Завитая, подкрашенная, стянутая корсетом, в туфлях на высоком каблуке, которые так шли к ее статной фигуре, Фрида выглядела лет на десять моложе.
Она не забыла обернуться в дверях, улыбнулась, и ему, и другим больным, и их гостям. Фрида неизменно ведет свою роль, демонстрирует свойственное истинной даме пренебрежение к мелочам.
Кулдар помахал дедушке рукой:
- Я приду еще.
- Умный у вас мальчик, - сказала гладкощекая старушка, занятая тем, что заставляла мужа есть.
- Очень умный, - дожевывая сыр, согласился худой, сморщенный жизнерадостного вида старичок, - Повезло бы только ему с женой,
- Все ты ерунду мелешь, - пожурила старуха.
Тынупярт вспыхнул. Ему показалось, что старичок нарочно поддел его. Он сжал зубы, чтоб не куснуть в ответ. На этот раз воля взяла верх.
Андреас Яллак заметил своих гостей только тогда, когда они остановились у его постели. Может быть, вздремнул, большую часть дня он все еще спал или пребывал в каком-то тумане, между сном и явью. Определенно ему давали по-прежнему успокоительное или это следствие шока. Со слов врачей Андреас понял, что находился в шоковом состоянии. Тряхнуло так, что до сих пор еще не пришел в себя. Он не допытывался, что ему вводили, какими таблетками пичкали. Был спокойным больным. Чересчур даже спокойным, считала Элла. У врачей надо спрашивать, надо допытываться, врачи люди неплохие и не халатные, только дел вот у них невпроворот, бывает, забывают просто, хотя ни один медик, включая санитара, не смеет ничего упускать из виду. Только и врач тоже человек, так что и с него нельзя спрашивать больше, чем с себя. Сейчас, когда врачи бесплатные стали, все, кому не лень, шастают от доктора к доктору с пустяками всякими. Клиники и больницы переполнены, хотя и врачей и больниц теперь намного больше. Она, Элла, вековая сиделка, уже сорок лет проработала в клиниках и госпиталях и хорошо знает, что к чему. Сестры тоже замотаны, не говоря уже о санитарках, у которых и зарплата-то небольшая. Не всякий польстится на нее. К тому же санитарок мало предусмотрено, главный врач клянет вышестоящие инстанции и прочие учреждения, которые утверждают штаты, и ищет способы обходить предписания. Не будь готовых прийти на помощь больных из тех, что уже не лежачие, да не будь близких или родных, которые помогают, то не знали бы, как и справиться. "Если бы все были такие, как ты, одинокие, - говорила Элла Андреасу, - тогда беда чистая". Но тут же успокоила: не в упрек ему говорит, хотя каждый одинокий мужик и достоин осуждения. Не завязалась жизнь с одной бабой - бери новую, потому что семья основа народа и человечества, какая бы там власть ни была. Когда семьи разваливаются, когда мужики и бабы одинокими остаются, это словно костоед народ точит, как гниль выедает дерево. В один прекрасный день буря повалит наземь дерево, переломит истлевший ствол или вывернет его с корнем. Тут и народу конец. Ей, Элле, не повезло, в пятьдесят втором муж бросил, одну оставил с тремя детьми. Назначили его заведовать большим магазином, и стал он пить, путаться с продавщицами. Но она все равно не жалеет о своем замужестве. Вырастила двух сыновей и дочку, у сыновей уже свои семьи, и дочка с женихом отнесли в загс заявление. Детям она не давала баклуши бить, сызмала пристрастила к работе: кто во время летних каникул посыльным был, кто садовнику помогал, кто замещал продавщиц, ушедших в отпуск. Среднюю школу все окончили, старший сын работает и дальше учится, заочно, как теперь говорят. Через год Политехнический кончит. Ему уже сейчас предлагают место начальника нового цеха, но он не торопится, говорит, что сперва диплом получит. Так рассказывала о себе Андреасу Элла.
Читать дальше