Дмитрий Мамин-Сибиряк - Сказание о сибирском хане, старом Кучюме

– - Для чего я мучилась, когда родила Махметкула? -- повторяла неутешная Кюн-Арыг. обезумевшая от горя. -- Для чего я плакала целые дни и ночи, когда он волком ходил за Камень? Зачем я лечила его глубокие раны, от которых ему лучше было бы умереть у меня на руках?

Вместе с неутешной матерью плакали все другие женщины, -- всем им было жаль Махметкула, как свою кровь.

– - Я его считала своим сыном, -- говорила Лелипак-Каныш, ухаживавшая за Кюн-Арыг, как сестра. -- Твоё горе -- моё горе, Кюн-Арыг. Вот и Лейле-Каныш убивается, как не плакала о родных братьях, и Сайхан-Доланьгэ… Мы, старухи, теряем только сыновей, а наши девушки теряют всё.

Кюн-Арыг не понимала ласковых слов Лелипак-Каныш. Она походила на старое большое дерево, разбитое грозой: ещё остались ветви с зелёными листьями, но нет в нём больше жизни. Она даже не плакала, как другие женщины, а только стонала. Мужчинам было стыдно слушать эти стоны, особенно когда Кюн-Арыг начинала упрекать.

– - Один был храбрый из батырей -- и вот он в позорном плену! -- кричала старуха, бегая по стойбищу с распущенными волосами. -- Кто же защитит его? Кто выручит из неволи?.. О, будьте вы все прокляты, те трусы, которые продали моего сына… Я сама пойду к атаману Ермаку и скажу: "это я, мать Махметкула, пришла к тебе… В степи нет храбрых, а только робкие женщины. Отдай мне сына, отдай Махметкула… Если бы я была богата, я заплатила бы тебе золотом; если бы я была молода -- своей красотой; а теперь я старуха и могу только плакать".

Обидно было слушать эти горькие слова всем, но никто не решился унять обезумевшую от горя Кюн-Арыг. Хмурится старый хан Кучюм: слова старухи впивались в его сердце как стрелы; хмурятся старые мурзы и батыри, и думает за всех один Карача, у которого в голове мысли бегали, как лисицы в норе, когда их подкуривают дымом. Старый Карача знал, что Ермак не будет держать Махметкула в Искере, а отправит поскорее в Москву, -- слишком дорогую добычу не держат дома. Так оно и вышло: Махметкула увели в московскую неволю по той дороге, по которой он ещё недавно ходил весенней грозой за Камень. Затихла степь, затих Искер. Обе стороны собирались с силами, чтобы продолжать войну. Ермак ждал атамана Кольцо, посланного в Москву с повинной к белому царю. Только осенью вернулся Кольцо и привёз милостивое царское слово казакам, а Ермаку -- шубу с царского плеча да тяжёлую кольчугу. Веселится Ермак в Искере, веселятся с ним все казаки, а беда уже пришла к самому Искеру, пришла с покорным словом и ласково смотрит прямо в глаза. Говорит Ермаку посол мурзы Карачи:

– - Было царство сибирское и владел им хан Кучюм, а теперь владеет Белый царь. Не стало силы в степи, изнемогли татары, а наши враги-ногаи разоряют наши степные аулы. Возьми нас, Ермак, под свою защиту и пришли казаков, чтобы побили ногаев. Мы честно бились, а ногаи -- разбойники, которые грабят убитых или беззащитных женщин.

Не обманул бы мурза Карача хитрым словом, но ослепила Ермака покорность. Поверил он беде Карачи и послал ему на выручку своего лучшего атамана Кольцо с казаками; сам послал, чтобы больше не видеть его. Как весной оплакивал хан Кучюм своего лучшего батыря Махметкула, так осенью Ермак заплакал по лучшем своём атамане, попавшем в хитрую западню. Нет жалости в сердце Карачи, и зарезал он Кольцо и всех посланных с ним казаков, а голову атамана послал неутешной Кюн-Арыг.

Чёрной тучей облегла беда со всех сторон сибирского хана Кучюма: он потерял ханство, столицу Искер, двух сыновей, и последний свет из глаз выкатился у хана Кучюма.

– - Глаза не будут больше тебя обманывать и не будут искать новых красавиц, -- корит его ханша Лелипак-Каныш. -- Услышал Бог мои старые слёзы…

Ничего не мог ответить жене старый хан, да и что мог сказать человек, которого водили под руки? Но чем больше была беда, тем сильнее становился старый хан Кучюм: и слепой он нагонял страх на казаков и ногаев с Сейдяком. Оставались у него ещё мурзы и советники, которые исполняли ханские слова. Своими слепыми глазами он видел тайные замыслы своих лучших советников и молчал. Первый захотел изменить ему мурза Карача, убивший двух казацких атаманов. Счастье отуманило голову старого мурзы, и он замыслил один взять Искер. Набрал он бродивших по степи татар из разорённых улусов, пригласил киргизов и ногаев и с этой силой обложил Искер. Мало казаков в Искере, а помощь далеко, -- этим и хотел воспользоваться хитрый мурза. Главный стан у Карачи был под Сауксаном, и весной он запер Ермака в Искере, как медведя в каменной берлоге. Мало казаков, и нельзя им выйти из города, а Карача захватил все дороги и хвастается: "голодом заморю московских батырей… Сами придут с повинной ко мне в Сауксан".