Константин Леонтьев: Чужие чувства

Линни:

Уже поздно, мне пора собираться в дорогу.

Тилли:

Линни! Мое сердце рвется к Вам, а Вы рветесь прочь, куда-то вдаль, вдаль, вдаль...

Линни:

Я понимаю - и не понимаю. Мне так тоскливо, я сейчас так устала.

Тилли:

А теперь в Вашей красоте появилось что-то немилосердное, чужое, опасное.

Линни:

Я устала. Пора ехать.

Тилли:

Не убивайте меня сразу, лучше сделайте это постепенно, растягивая удовольствие...

Линни:

Я устала.

Тилли:

Я буду ждать!

Линни:

Я устала...

Тилли:

Но нет, так нельзя расстаться. Больше никогда так не будет, как этим летом. Никогда больше так не будет.

(За сценой раздается голос Эльзы Дагмар: "Линни, пора ехать!").

Линни:

Ну, наконец-то!

(все, кроме Тилли, уходят)

7

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

"ЭПИЛОГ"

Тилли на сцене один.

Темнеет.

Тилли:

(монолог) Вот и кончился сон. Кто я? Что со мной? Что со мной будет? Значит - конец? Так что же это было? И это - все? И больше ничего? Никогда? Какое-то странное, щемящее чувство. "Пусть звезды навсегда исчезнут с неба, пусть скроет посрамленная луна свой нежный лик в вуали облаков..." Счастье, где ты? Только в минуты разлуки узнаешь, сколько надежд томилось в сердце. И почему реальность постоянно наводит на мысль, что встреча папы с мамой была большой ошибкой? Что ж, поглядим, какая она, эта жизнь. Попробуем понять, что кроме счастья быть любимым есть еще счастье любить. Может быть, это намного лучше, чем та любовь, которая начинается с унижений, проходит через банкротство и заканчивается позором. А может быть, счастье - в умении щадить чужие чувства и беречь свои? Любить. И быть благодарным за это чувство судьбе и женщинам, которые способны его вызывать. Потому что, как говорит мистер Циннеркнок, есть женщины, способные вдохновить, есть женщины, способные поддержать, и есть женщины, способные только настучать сковородкой по щекам. Любить - это огромное счастье, может быть, самое огромное счастье на свете, что бы ни говорили о любви люди, у которых ее нет. Надо только научиться любить так сильно, чтобы уже не нуждаться ни в чем, даже во встречах с тем, кого любишь. Хотя... где-то за подкладкой души все равно будет жить надежда. Надежда - это кость, застрявшая в горле у нашей судьбы. Улицы всех городов мира вымощены обманутыми надеждами. Но жить - значит помнить, помнить - значит надеяться, надеяться - значит ждать. Линни, Линни. Увидеть бы Вас еще хоть разок, услышать Ваш милый, ласковый голос.

Линни:

(тихо входит Линни) Мяу!

Тилли:

Линни?! Я думал, Вы уже уехали.

Линни:

Что Вы, Тилли! Вы же знаете тетушку Эльзу, дядюшку Ганса и дядюшку Эдварда - это ссорятся они быстро, а для того, чтобы расстаться, им нужна целая вечность. Чтобы как следует попрощаться, им сначала надо еще раз двадцать поссориться и помириться. В конце концов тетушка Эльза решила ехать с нами и теперь подбирает соответствующее случаю платье. Как Вы наверняка знаете, для женщины одежда очень важна, потому что голая женщина выглядит не так устрашающе, как одетая, следовательно, резко возрастает вероятность внезапных приступов несанкционированной влюбленности.

Тилли:

У Вас такая изумительная улыбка - теплая, добрая, умная, милая. Простите, когда вспоминаю все те глупости, которые говорю Вам, мне хочется рассыпаться на тысячи невидимых частиц.

Линни:

Не надо. Берегите себя.

Тилли:

Не беспокойтесь, как только начну подозревать, что умер, сразу же позвоню. Вы больше на меня не сердитесь? Что же делать, если чувства наполняют сердце, обкрадывая мозги? Большую часть ума приходится тратить на то, чтобы заставить замолчать меньшую.

Линни:

Ничего. Я слышала, что у молодых мужчин, как полагал один древний философ, мозг существует только для охлаждения крови и не участвует в процессе мышления.

Тилли:

Простите, я такой ... невменяемый.

Линни:

Мы оба непростые люди...

Тилли:

Что же теперь будет?

Линни:

Все будет, как раньше, только расстояние между нами будет другим.

Медленно уходят.

8

КАРТИНА ПЕРВАЯ

"ПРОЛОГ"

Автору представлялось не совсем уместным начинать пьесу с появления на сцене двух барышень, одержимых игриво-пляжным настроением, не предпослав этому хотя бы небольшого предуведомления.

В то же время при чтении все предисловия выглядят столь удручающе, что полностью убивают всякий интерес к дальнейшему тексту.

Именно поэтому автор счел возможным расположить в конце письменного варианта пьесы то, что должно быть в начале ее сценического варианта.