Николай Лесков: Бродяги духовного чина

Известия о "бродягах духовного чина" показывают такие черты клировых нравов русской церкви, которые, кажется, должны и могут служить убеждениям, совершенно противоположным с теми, какие внушают люди, слепо пристрастные к "святой" старине и, может быть, недостаточно основательные в своих стремлениях повернуть неудержимое течение жизни к порядкам старой и слишком скоро позабытой, но нимало не лучшей поры.

Хотя известия "о бродягах духовного чина" здесь подаются в случайном и, конечно, крайне ограниченном размере и, разумеется, составляют, вероятно, только самую незначительную долю всей группы случаев этого рода, - однако, тем не менее, и по такой малой доле читатель будет в состоянии себе

За сим начинаю мои выписки: "попы, чернцы, филосопы и крутопопы, набираясь страху, мандруют до шляху".

Шествие открывается "попом".

В марте 743 года из Святогорского монастыря "бежал поп Андрей Шапкин, содержавшийся в монастыре по некоторому секретному делу, - лица белого и громогласен". Его велено "смотреть накрепко" и по поимке "отослать скованна в белогородскую консисторию". А 30-го июля того же года из Красногорского монастыря "бежал поп Андрей Григорьев, на обличье смагловат, побит воспою, волосов скулих, мови грубой, малохрипливой, лет ему 50, бежал ночью". "Прислать скована".

Порою "утекательство" попов, иноков и инокинь ожесточалось до того, что они поднимались станом из разных монастырей, как бы скликнувшись, чтобы всем бежать вместе в одно время и на условный пункт. Так, в 1743 г. сразу бежали и в одном указе объявлены: 1) Козельского монастыря монах Мелетий Стоецкий, "волосов малих, а глазов больших, лица кругопятного"; 2) иеромонах Варлаам Климов, "мови тонклявой"; 3) из монастыря Полтавского иеродиакон Сильвестр Кульчиньский, лет 30; 4) из Гамалеевского монастыря иеромонах Никифор, носа не великого и острого, мови швидкой, 34 л; 5) из Глуховского монастыря монахиня Паисия, мови дроботливой и мало гугнивой, глазов серих мало подпухлых, носа долгого, лет 45; 6) из Козелецкого монастыря монахиня Христина, мови повольно-дроботливой, носа короткого, лет 40; 7) из Черниговского Троицкого монастыря - иеромонах Иннокентий Шабулявский - в плечах толст, сам собою и руками тегуст (sic), носа острого, щедровит (ряб), бороды не широкой, козлиной (sic), спевает и читает сипко тенором; 8) из Никольского пустынного монастыря монах Исаия Куновецкий - сухопрадий (sic), око правое вейкою (sic) толсто заплыло, лет 22; 9) из Успенского монастыря иеромонах Антоний Усманецкий, 57 лет, мови грубой; 10) монах Исаия, 31 года, без пальца на руке; 11) монах Иосей кузнец, росту малого, 40 лет; 12) Анастасий Хватовец - 31 года; 13) Калист Загоровский, русый, слащеватый, 30 лет. Всех их повелевалось "искать накрепко" и пр., но сыскан ли кто - неведомо. Ведомо только, отколь они пошли, но никто не знал, где они сосвидятся. Это дает целые картины, которые представляются воображению всякого, кто слыхал хотя что-нибудь о таковых бродягах, ходивших "становищами", особенно по Карачевскому и Трубчевскому полесьям, Орловской губернии, перед самым тем временем, как сформировалась известная разбойническая шайка Тришки.

Здесь достойно замечания, что все бродяги-монахи по летам моложе одновременно с ними бежавших и по одному указу разыскиваемых монахинь. Исключение представляет один Антоний "грубой мови". На Десне рассказывают, что "перед Тришкою" за год ходило по лесам "компанство" духовных с своими конями и возами, т. е. телегами и жинками. Они стояли становищем "як заправьски цыганы" и для довершения сходства с сими последними "ловили по сёлам кур и гусей и свиней били и смолили". Все черницы или жинки были старше монахов "опричь одного, который был як тур с Беловежи: той всем молодым чернецам по чернице дал, а некоторым на двух одну, а сам вроде игумена був и особной жинки соби не тримал, а всех себе на покуты брав (на покаяние) и бабы его против всех молодых чернецов боялись, и которой он велел, та с ним ту же минуту шла каяться в его холщовую повозку на долгих дрогах". На этой повозке у него был белый "плаг со крестом, вроде как на походной церкви". Они тоже служили какие-то службы, пели псалмы за усопших и пошаливали на проезжих, а потом передрались и "рубалися топорами", и позже вдруг никому не заметно снялись и уехали по осени. А весною, когда растаял снег и дивчата пошли рвать ландыши, то нашли недалеко от бывшей стоянки во рву под сухою листвою убитую черницу, "пополам перерубанную" и цинически набитою в нижней части тела еловыми шишками. Об этом все знали, и все молчали, "пока черница сгнила, или волки её съели". А потом "пошел Тришка", о котором крестьяне северных мест Черниговской и прилегающих уездов Орловской губернии мнения не худого "за те, що вин хотив усих ровными зробить и заможных (т. е. богатых) разорял, а бедных награждал".