Николай Лесков: Юдоль

К этому и представился повод в том случае, который особенно поразил внимание ее голодного ума.

В числе женщин, пришедших с больными детьми стояла баба неопределенных лет, худая, с почерневшей кожей; она была беременна и имела при себе трех детей, из которых двое тянулись за материну юбку, а третье беспомощно пищало у ее изможденной груди.

У всех детей лица были в красных отметках наружной болезни, которую в крестьянстве называют "огник",

Это поразило даму, и она устремила на бабу пристальный взор и, не умея соразмерять голоса, сказала ей строго:

- Это зачем столько?!

- Что, матушка?

- Зачем столько... детей?

- Да ведь как же мне быть-то? замужем я... сударынька!

- Ну и что же такое!.. И я замужем... Детей нет.

- Ваше дело иное, сударынька...

- Отчего дело иное? Пустяки!

- Как пустяки, болезная: вы живете в таких-то широких хоромах... Накось какое место... займаете... простор вам... разойдетесь и не сустретитесь; а у нас избы тесные, все мы вместях да вместях...

- Ну и не надо!

- Да и не надо, а приключается.

Тут сразу и баба и дама остановились, и тетя расхохоталась, а Гильдегарда сконфузилась. Тогда и "бывшая" Д* что-то поняла и, осмотрев бабу в лорнет, проговорила:

- Saves-vous: elle est maigre, mais... {Знаете: она тощая, но... (франц.).} Дама вдруг вздрогнула, несколько раз перекрестилась и прошептала:

- Retire-toi, Satan! {Отойди, сатана! (франц.).}

XXV

Прощаясь с тетей, дама еще выкинула претрогательную штуку, которая была бы в состоянии очень сконфузить тетю, если бы та не была находчива.

Когда тетя простилась и с этою дамою и со всеми нами, и перецеловала всех окружавших ее дворовых женщин и горничных девушек, и уже занесла ногу на спускную ступеньку коляски, - "бывшая" Д* ринулась к ней, как дитя к страстно любимой няньке, и закричала:

- Arretez! Arretez! {Остановитесь! Остановитесь! (франц.).}

- Что вам угодно, princesse? {Княгиня (франц.).}

- Вот именно... вот и об этом... Если можно... я могу буду вам это отдать?

Она держала вынутый из кармана капота конверт.

- Что это такое?

- Мой testament... {Завещание (франц.).} я всех на волю.

- Ах, это надо послать в опекунский совет!

- Да, вот уж это именно вы... Я боюсь сделать именно так, как не надо. Тетя взяла конверт.

- И еще... мне скажите, - проговорила и запнулась Д*: - что я могу буду или нет к вам написать?

- Пожалуйста!

- И вы мне будет писать ответ!

- Непременно!

- Тогда... еще одно... Я могу буду вас попросить...

- Все, что угодно.

- Не пишите мне princesse, а... напишите мне...

- Просто ваше имя?

- Нет!.. напишите мне просто: ты! Тете, вероятно, показалось, что она ослышалась, и она недоумело и тихо спросила:

- Что?

А та ей робко и краснея прошептала:

- "Ты"! я хочу: "ты"!

Тогда тетя вдруг вся вспыхнула, нагнулась к ней, поцеловала ее и сказала ей твердо и громко:

- Хорошо: я тебе напишу "ты" и буду о тебе думать с любовью, которой "ты" стоишь.

Тут и произошло для финала нечто смутившее тетю, потому что бывшая ее соперница и "бывшая" Д* вдруг сжала в своих руках и поцеловала ее руку!..

Но тетя Полли, я говорю, была находчива: она успела взять обе ее руки, и обе их поцеловала и сказала:

- Будь счастлива - и прощай, а то я, пожалуй, при всех разревусь здесь, как дура!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Подозревали тогда, что в мозгу Д* в это время была уже такая путаница, что она не узнавала в тете Полли лицо, некогда ее сильно уязвившее; но это была неправда. Компаньонка этой дамы рассказывала, что, сделав знакомство с тетею, Д* постоянно ею бредила, и искала случая говорить о ней, и всякий разговор заключала словами:

- Что же... ее ведь не любить нельзя... Я его понимаю... Нельзя!..

А когда Д* вскоре после этого умерла, то в мелких вещах, завещанных ею разным лицам, нашли конвертик, ею самою надписанный на имя тети Полли. Он был тщательно-претщательно обвязан шелковым шнурочком и припечатан два раза, и в нем оказался миниатюрный портрет "робковатого" стрелка львов, за которого они когда-то взаимно ненавидели друг друга, и потом, вероятно, обе почувствовали, что ненавидеть друг друга ни за что на свете - не стоит!

Чувствительные люди, которым сделалось известно об этом подарке, были этим очень тронуты и поняли дело так, что миниатюра подарена тете Полли, без сомнения, с тем, чтобы она перешла княжне Вале, которая приходилась слишком сродни тому, чьи черты передавала миниатюра; но тетя как-то всю эту тонкость проманкировала, и о миниатюре не осталось ни памяти, ни следа.

Эта Титания, очевидно, уже не придавала никакого значения миниатюрам прошлых увлечений, которые померкли в лучах озарившего ее великого Солнца Любви, светящего в вечность....