Николай Лесков - Райский змей

Не щадил преосвященный Кирилл и своих родных людей, - если они имели несчастие навлечь его гнев: так, например, двоюродный брат его, Иван Терлецкий, жаловался суду, что владыка "поносил его, старого человека, бранными словами, собственною рукою вырвал ему бороду, сбил с ног и бил бесчеловечно ногами в грудь, с которого ударения зараз кишки по зашкурою надол пошли и теперь меж удом на нози висят, с чего и хромота сталася".

Изуродованного святителем брата его свидетельствовали и "видели у него бороду вырванную, рану в пахе левой ноги, с которое кишки надол пошли".

Дело это совсем не дошло до суда, а владыка Кирилл "выпросил у короля специальную грамоту, которою повелевалось вымазать в судебных книгах жалобу Ивана Терлецкого, чтобы о ней на будущее время не оставалось никакого помину".

Потворство короля епископу, представлявшему в себе много удобств для политических видов правительства, было, конечно, исполнено, но "помин" об этом, как видим, всё-таки остался.

Наконец стал касаться святителя гнев божий: восстала на него его собственная кровь - родная дочь его Ганна и её муж вступили с другими людьми в заговор, чтобы убить преосвященного Кирилла, и привели свое намерение в исполнение, но владыка спасся от убийц и ждал положенного ему часа для отшествия от мира сего, в пределах которого он поистине "совершил всё земное".

Последние годы "Райского змея" после того, как на него восстали не чужие люди, а даже его собственная дочь, всё-таки не были отменою от всей его прежней, продолжительной жизни. Они "прошли в ссорах и тяжбах", и только, наконец, в мае месяце 1607 года для него ударил час смерти. Святитель опочил семидесяти с лишком лет, из коих 30 лет архиерействовал, ведя православную церковь к распадению, к которому она не могла не придти, имея епископов, из коих "трудно указать людей, соответствовавших высоте своего служения".

Но историческая справедливость обязывает, однако, исследователя ответить, что преосвященный Кирилл не был человек неверующий, а напротив, он был в вере тверд и "греческого обряда любитель"; а также много полагался на очистительную силу молитв церкви за умерших.

За полтора месяца до своего успения преосвященный Кирилл написал "тестамент", или духовное завещание, в котором, "вспоминаючи грехи свои, просил святое Божеское милосердие не помнить его злости и не входить с ним в суд". Объяснясь так с Провидением, он завещал смертным "богатое наследство", причём не лишил благостыни и дочь с зятем, которые ранее покушались на его жизнь. Надо было раздавать, когда нельзя было более ни уберечь при себе, ни унести с собою. Потом владыка приказал "похоронить" "себя учтиво, собором, по греческому чину погребения епископского", совершать сорокоуст и раздать 200 золотых бедным с тем, чтобы они молили у Бога "об отпущении грехов". Не позабыл он позаботиться и о храмоздательстве, назначив "150 золотых на постройку церкви".

"Мощи" почившего святителя опрятали и погребли, как он приказал, "обычаем греческим", и справили сорокоуст, а из оставленного им "богатого имущества" отделили 200 золотых на долю молельщиков за его душу, до 150 монет "на постройку церкви, в которой должно было приносить за его грехи моления и искупительную, бескровную жертву".

Он кончил, но плоды его делания остались: люди православные, видев во главе церкви таких иерархов, как преосвященный Кирилл и другие ему подобные, не оказали того усилия устоять в отеческой вере, за недостачу коего их укоряют иные историки. Простой народ, менее понимавший в этих настроениях и менее рассуждающий, обнаруживал ещё более стойкости, но людям, более сведущим и рассуждающим шире, всё это стало до такой степени противно и несносно, что многие из них уже не могли взять в толк, за что лучше уместно стоять, чтобы уберечь возможность воспитать детей и самим дожить век непостыдно и мирно в ладу с какою-нибудь церковью, с которою можно удобнее мириться. И вот почему они часто так легко переходили не только в унию, но даже прямо в католичество, хотя и в сём последнем была почти та же безнравственность, и в самом католичестве чувствовалось уже движение в сторону протестантизма. Но католическое духовенство в значительной мере умело ловчее вести свои дела, и притом католическая вера, как господствовавшая в государстве, пользовалась преимуществами, которые всегда имеют значение для людей, желающих достичь неба, не теряя у себя из-под ног земли.

"Киевская старина", к сожалению, однако ни одним словом не отметила, почему из православных, выведенных из терпения ничтожеством и безнравственностью своих епископов, движение обнаружилось всё-таки в сторону католичества и унии, а не в сторону протестантства, где христианская нравственность и тогда стояла сравнительно выше и ближе к евангельскому идеалу. Но причины этого, впрочем, очевидны и просты: народ дорожил внешним обрядом, без которого не понимал христианства и шёл только туда, куда клонились его пастыри. Чтобы стало возможно народное движение в духе протестантизма, потребовалось еще целых двести лет, успехи грамотности и распространение книг Св. Писания. Только тогда на юге России выяснилось такое церковное положение, при котором стало оказывать свое влияние протестантское учение, охватившее нынче этот край под неясным названием "штунды". Но замечательно, что на этот раз покидающими православие для штунды являются уже не представители образованных классов, а сельское население, и что, однако, и эти люди первою причиною к своему разладу с церковью считают невозможность ладить с духовенством, в среде коего, как им кажется, будто бы не только оскудел, но даже совсем иссяк дух веры и любви христианской.