Николай Лесков - Ракушанский меламед

- Никак нет, ваше выскобродие, - это так только показывается.

- Ты, может быть, - говорю, - подбадриваешься этак, чтобы молодцеватей высматривать.

- Это точно так, - отвечает, - я хорохорюсь, чтобы чужой народ на нас дивовался, и под нашу державу желал, а впрочем... ни боже мой!

Казак был сметливый, знал, на что я намекал, ну и уверял меня крепко.

- Вот крест, - говорит, - на себя кладу, что езжу честно.

- То-то, мол, ты помни, что это земля чужая и что наш государь теперь с их цезарем в дружбе, - так и мы этою дружбой должны дорожить, а не то чтобы какую худую славу на себя класть.

- Помилуйте, - утверждает, - нешто мы деревенские мужики, что этого не понимаем, или не можем политику чувствовать.

И знаете, пожалуй, по-своему он это и чувствовал, но только, тем не менее, в его владении скоро стали обнаруживаться разные странные запасы, происхождение которых он объяснял не совсем вероятно; но ведь что же, кто не пойман, тот не вор, - это везде такое правило, - особенно на боевом положении. Но вот доходит до меня слух, что на той стороне бабы-хохлушки обижаются, будто Фомка-политик, проезжая по лугу, где стадо паслось, соскочил и стал корову в кивер доить; а пока на него дивовалися, он взял да и другую выдоил.

Я его этот грех покрыл и обещался даже майору не рассказать, если признается. Фомка признался.

- Точно так, - говорит, - виноват, ошибся: я думал, что с нашей стороны корова; в грудях очень тяжело чувствовал. Знахарка, ведьма, научила:

- Ну, смотри же, - говорю, - чтобы больше тебя не путало.

- Вот вам Христос, - отвечает, - я этой знахарки не стану теперь слушать, и киверка больше не буду одевать, в фуражке стану ездить.

- И прекрасно, - говорю, - оно даже так и лучше будет: то ведь не наша земля, езди-ка в фуражке. Незачем там кивером махать и соблазну не будет.

- Убедительно благодарю, - говорит, - ваше высокоблагородие, рад стараться.

Я и оставил. Что же, казак ведь не красная девушка, - его много-то никогда не сконфузишь и не переделаешь; у него природа такая, что он не рохля, не ротозей, любит, чтобы мимо его ни птица не пролетала, ни зверь не прорыскивал, и ничто не убранное не валялось. Вот эта-то казацкая сноровка и была причиной одного казусного столкновения нашего Фомки Ананьева с казуистом Схарией.

Случай попутал нашего казака на той стороне рыжею козой, которая принадлежала какой-то еврейке. Была эта коза непокорна к доенью - брыкалась, а казак едет и увидел через забор, что коза отбрыкнула и опрокинула медную доенку, а молодая еврейка заплакала. Он и сжалостился, остановил коня и говорит:

- Постой, постой, евреечка, - не скучай, и гляди, только тятьке не сказывай, а я тебе эту козу выучу.

И с этим прыгнул через забор, свистнул брыкливую козу нагайкой, так что та и голос дать позабыла, и тут же подпихнул ее куда-то всю под седло, так что разве только ножки да рожки наружу оставались, а кстати захватил и доенку, сел и поехал.

Еврейка только после его отъезда догадалась кричать; сбежались соседи, бросились в погоню и нагнали Ананьева, потому что он по своей политике ехал не спеша, тихонечко, да и доенку-то, разбойник, наружи держал.

Нагнали его евреи и кричат:

- Ты зачем это взял? - а сами за доенку хватаются.

- А что, разве это ваше?

- Разумеется, наше.

- А ваше, братцы, так свое берите; мне бог с вами с вашим добром; мне чужого не нужно.

И он возвратил великодушно доенку, а сам ускакал, прежде чем о козе успели ему слово сказать.

Впоследствии он объяснил, будто потому не воротил козу, что ее у него не спрашивали.

- А я, - говорит, - по ее виду думал, что она дикая, а не светская, и приколол ее дома, потому что мне шкурка на потничек под седло надобилась.

Так эта коза и пропала, но зато с той поры пошли большие разговоры. Пропаж оказывалось много и у евреев, и у крестьян. Хохлы-крестьяне, впрочем, что за люди, - их можно и не очень слушать, а вот евреи, это другое дело; они как загалдят, так их надо скоро успокоить. А как успокоить?

Чтобы не ездил туда больше Ананьев? Так; но майор говорил, что у него нет такого другого расторопного человека: не будет езды Ананьеву - не будет майору покоя играть по целым дням в карты; не будет игры - не будет самого лучшего гешефта Нахману, будет большой убыток и ему, и Схарии. Как тут быть, как вывернуться? Нельзя же дать пропасть хорошему гешефту!

А на что это есть на свете ученый Схария: он должен найти средства, как сделать, чтоб и овцы были целы, и волки сыты!

И вот явились к Схарии и Нахман, и его поставщики и говорят: