Николай Лесков: Справедливый человек

Мартын Иванович нагнал этого незнакомца (который оказался капельмейстером игравшего оркестра), моментально схватил его сзади за воротник и закричал:

- "Нет, ты от меня не скроешься, - сказал Ноздрев".

Капельмейстер сконфуженно улыбался, но просил его оставить.

- Нет, я тебя не оставлю, - отвечал Мартын Иванович. - Ты меня измучил! - И он подвинул его к столу и закричал: - Пей за обиду оскорбленных праотцев и помрачение потомцев!

- Кого я обидел?

- Кого? Меня, Суворова и всех справедливых людей!

- И не думал, и не располагал.

- А для чего ты целый вечер скобелевский марш зудишь?

- Публика требует.

- Ты меня измучил этой несправедливостью.

- Публика требует.

- Презирай публику, если она несправедлива.

- Да в чем тут несправедливость?

- Отчего Суворову марша не играешь?

- Публика не требует.

- А ты ее вразумляй. Раз сыграй Скобелеву, а два раза Суворову, потому он больше воевал. Да! И вот я тебя теперь с тем и отпускаю: иди и сейчас греми марш Суворову.

- Не могу.

- Почему?

- Нет суворовского марша.

- Как нет марша Суворову? "Суворов, рекла Екатерина, накажи! Он взвился, ниспал, расточил, победил, Европу содрогнул!.." И ему марша нет!

- Нет.

- Почему?

- Публика не требует.

- Ага... так я же ей покажу!

И Мартын Иванович вдруг выпустил из своих рук капельмейстера, встал на стол и закричал:

- Публика! ты несправедлива, и... за то ты свинья!

Все зашумело и задвигалось, а возле стола, с которого держал речь Мартын справедливый, явился пристав и начал требовать, чтобы оратор немедленно спустился на землю. Мартын не сходил. Он отбивался ногами и громко продолжал укорять всех за несправедливость к Суворову и закончил вызовом, бросив вместо перчатки один башмак с своей ноги. Подоспевшие городовые схватили его за ноги, но не остановили смятения: в воздухе пролетела вторая ботинка, стол опрокинулся, зазвенела посуда, плеснули коньяк и вода, и началась свалка... У буфета по чьему-то распоряжению мгновенно погасили фонари, все бросились к выходу, а музыканты на эстраде нестройно заиграли финальное: "Коль славен наш господь в Сионе".

Мы с приятелем примкнули к небольшой кучке любопытных, которые не спешили убегать и ожидали развязки. Все мы теснились у того места, где полиция унимала расходившегося Мартына Ивановича, который мужественно отстаивал свое дело, крича:

- "Екатерина рекла: Суворов, накажи... Он взвился, ниспал, расточил, содрогнул".

И он замолк, или от того, что устал, или ему помешало что-нибудь иное.

В теперешней темноте было трудно разглядеть, кто как кого тормошит, но голос справедливого человека раздался снова:

- Не души: я сам иду за справедливость.

- Не здесь доказывают справедливость, - отвечал ему пристав.

- Я не вам, а всему обществу говорю!

- Пожалуйте в участок.

- И пойду - только дальше руки ваши.

- Пожалуйте!

- И пойду. Руки прочь! Нечего меня обнимать. Ничего мне не может быть за Суворова-Рымникского!

- Господа, посторонитесь - осадите.

- Я не боюсь... Почему Суворову марша нет?

- Мировому судье жалуйтесь.

- И пожалуюсь! Суворов больше!

- Судья разберет.

- Дурак ваш судья! Где ему, черту, разобрать.

- Ну вот!.. Это все в протокол.

- А я вашего судью не боюсь и иду! - выкрикнул Мартын. - Он раздвинул руками полицейских и пошел широкими шагами к выходу. Ботинок на нем не было - он шел в одних своих пестрых носках...

Полицейские от него не отставали и старались его окружать.

Из рядов остававшейся публики кто-то крикнул:

- Мартын Иванович, сапожки поищи... обуйся.

Он остановился, но потом махнул рукою и опять пошел, крикнув:

- Ничего... Если я справедливый человек, я так должен быть. Справедливость завсегда без сапог ходит.

У ворот Мартына посадили на извозчика и повезли с околоточным.

Публика пошла каждый кому куда надо.

- А ведь он, однако, и в самом деле справедливо рассуждал, - говорил, обгоняя нас, один незнакомец другому.

- В каком роде?

- Как хотите - Суворов ведь больше Скобелева воевал, - зачем ему в самом деле марша не играют.

- Положенья нет.

- Вот и несправедливость.

- А ты молчи, - не наше дело. Ему мировой-то, может быть, должен, а тебе нет, так и нечего справедливничать.

Приятель дернул меня за руку и шепнул:

- И если хотите знать - это настоящая правда!

Когда я раздевался в своем номере, по коридору прошли, тихо беседуя, двое проезжающих; у соседней двери они стали прощаться и еще перебросились словом: