Николай Лесков: Житие одной бабы

- Горсточка ты моя маленькая! Испугалась она, - сказала Настя и погладила Машу по кудрявой головке.

- Ну, слушай, Настя! Как я заплакала, смотрю, около меня стоит красивая такая... не барыня, а так, Настя, женщина простая, только хорошая такая. Добрая, вся в белом, длинном-длинном платьице, а на голове веночек из белых цветочков - вот как тетин садовник Григорий тебе в Горохове делал, и в руке у нее белый цветок на длинной веточке. Взглянула я на нее и перестала плакать; а она меня поцеловала и повела. И сама не знаю, Настя, куда она меня вела. Все мы как будто как летели выше, выше. Я про тебя вспомнила, а тебя уж нету. Ты внизу, и мне только слышно было, что ты кричишь. Я глянула вниз, а тебя там волки рвут: черные такие, страшные. Я хотела к тебе броситься, да нельзя, ножки мои не трогаются. А тут ко мне навстречу много-много детей набежало: все хорошенькие такие да смешные, Настя: голенькие и с крылышками. Надавали мне яблочек, конфеток в золотых бумажках, и стали мы летать, - и я, Настя, летала, и у меня будто крылышки выросли. А тут ты меня назвала, я и проснулась. Хороший это сон, Настя?

- Хороший, моя крошка, хороший. Спи с богом!

- О чем же ты, Настя, плачешь?

- Так, ни о чем, деточка; спи!

- Зубки у тебя болят?

- Да; спи, спи!

- Нет, скажи, о чем плачешь? Кто тебя обидел?

- Зубки болят.

- Нет, - нетерпеливо сказала девочка, - кто тебя обидел?

- Никто, мой дружок. Так, скучно мне.

- Скучно?

Настя кивнула головой, а глаза полнехоньки слез. Девочка стала ее гладить по лицу ручками и лепетала:

- Не плачь. Чего скучать? Весна будет, поедем с мамой к тете; будем на качелях качаться с тобой. Григорий садовник опять нас будет качать, вишень нам даст, веночек тебе совьет...

- Ах, крошка ты моя несмысленная! Совьет мне веночек Григорий, да не тот, - отвечала Настя и ткнулась головой в подушку, чтоб не слыхать было ее плача. Только плечи у нее вздрагивали от задушенного взрыва рыданий.

- Настя! Чего ты? - приставала девочка. - Настя, не плачь так. Мне страшно, Настя; не плачь! - Да и сама, бедняжечка, с перепугу заплакала; трясет Настю за плечи и плачет голосом. А та ничего не слышит.

На ту пору барыня со свечкой и хлоп в детскую.

- Что это! что это такое? - закричала.

- Мамочка милая! Настю мою обидели; Настя плачет, - отвечала, сама обливаясь слезами, девочка.

- Что это? - отвечала барыня. - Настасья! Настасья! - А та не слышит. Да что ты в самом деле дурачишься-то! - крикнула барыня и толкнула Настасью кулаком в спину.

Прокинулась Настя и обтерла слезы.

- Что ты дурачишься? - опять спросила барыня. Настя промолчала.

- Иди спать в девичью.

- Мамочка, не гони Настю: она бедная! - запросила девочка и опять заплакала и обхватила ручонками Настю.

- Иди в девичью, тебе говорю! - повторила барыня, - не пугай детей, - и дернула Настю за рукав.

- Ай! ай! мама, не тронь ее! - вскрикнуло дитя. Вскипела барыня и схватила на руки дочь, а та так и закатилась; все к Насте рвется с рук.

- Розог, розог, вот сейчас тебе розог дам! - закричала мать на Машу. А та все плачет да кричит: "Пусти меня к моей Насте; пусти к Насте!"

Поставила барыня девочку на пол; подняла ей подольчик рубашечки, да и ну ее валять ладонью, - словно как и не свое дитя родное. Бедная Маша только вертится да кричит: "Ай-ай! ай, больно! ой, мама! не буду, не буду".

Настя, услыхав этот крик, опомнилась, заслонила собой ребенка и проговорила: "Не бейте ее, она ваше дитя!"

Ударила барыня еще раз пяток, да все не попадало по Маше, потому что Настя себя подставляла под руку; дернула с сердцем дочь и повела за ручонку за собою в спальню.

Не злая была женщина Настина барыня; даже и жалостливая и простосердечная, а тукманку дать девке или своему родному дитяти ей было нипочем. Сызмальства у нас к этой скверности приучаются и в мужичьем быту и в дворянском. Один у другого словно перенимает. Мужик говорит: "За битого двух небитых дают", "не бить - добра не видать", - и колотит кулачьями; а в дворянских хоромах говорят: "Учи, пока впоперек лавки укладывается, а как вдоль станет ложиться, - не выучишь", и порют розгами. Ну, и там бьют и там бьют. Зато и там и там одинаково дети, вдоль лавок под святыми протягиваются. Солидарность есть не малая.

Эх, Русь моя, Русь родимая! Долго ж тебе еще валандаться с твоей грязью да с нечистью? Не пора ли очнуться, оправиться? Не пора ли разжать кулак, да за ум взяться? Схаменися, моя родимая, многохвальная! Полно дурачиться, полно друг дружке отирать слезы кулаком да палкой. Полно друг дружку забивать да заколачивать! Нехай плачет, кому плачется. Поплачь ты и сама над своими кулаками: поплачь, родная, тебе есть над чем поплакать! Авось отлегнет от твоей груди, суровой, недружливой, авось полегчеет твоему сердцу, как прошибет тебя святая слеза покаянная!