Николай Лесков - Житие одной бабы

Домна отскочила от стола и бросилась к двери.

- Куда! - крикнул Исай Матвеевич на Домну. - Не встревай не в свое дело; пошла назад!

Домна повернулась к столу, смахнула в чашку хлебные крошки и, суя эту чашку в ставец, кого-то чертакнула.

- Кого к чертям-то там посылаешь? - спросил Прокудин старшую невестку.

Домна ничего не отвечала, но так двинула горшки, что два из них слетели с полки на пол и разбились вдребезги.

- Бей дробней! - крикнул с досадою Прокудин.

- И так дробно! - отвечала Домна, подбирая мелкие черепочки разбитых горшков.

- Да что ты, сибирная этакая...

- Что! горшок разбила. Эка невидаль какая!

- Голову бы тебе так разбить...

Но в это время в сенях послышался раздирающий крик. Домна, не дослушав благожеланий свекра, бросилась к двери и на самом пороге столкнулась с Костиком.

- Совладал, родной! - сказала она ему с насмешкой и укором.

- Куда? - крикнул опять Прокудин. - Домна, вернись!

Но Домна не обратила никакого внимания на слова Прокудина и, выскочив в сени, звала:

- Настя! Настя! где ты? Настасья? Это я, откликнись, глупая.

Никто не откликается. Домна шарила руками по всем углам, звала Настю, искала ее в чулане, но Насти нигде не было.

Домна вернулась в избу, ни на кого не взглянула и молча засветила у каганца лучинную засветку.

- Куда с лучиной? - крикнул Прокудин.

- Настасью искать.

- Чего ее искать?

- Того, что нет ее.

- До ветру пошла.

- А може и за ветром.

- Брось лучину! воротится небось.

Домна лучины не бросила и вышла с нею в сени; влезла с нею на потолок, зашла в чулан, заглянула в пуньку, а потом, вернувшись, острекнула лучину о загнетку и оказала:

- Ну теперь уж сами поищите...

- Кого поискать?

Домна ничего не отвечала и, подозвав к себе плачущего пятилетнего сына, утерла ему нос подолом его рубашонки и стала укладывать его спать.

- Где Настасья-то? - спросил Прокудин. Домна молчала.

- Слышишь, что ли? Что я тебя спрашиваю! Где Настасья?

- А мне почем знать, где она? может, в колодце, може, в ином месте. Кто ее знает.

- Да что ты нынче брешешь!

- Что мне брехать. Брешет брех о четырех ног, а я крещеный человек.

- Не видал жены? - спросил Прокудин вошедшего Григорья.

- Нет, не видал.

- Что за лихо! Подите-ка ее поищите.

Ребята пошли искать Настю, и Костик злой-презлой пошел с ними, поклявшись дать Настасье здоровую катку за сделанную для нее тревогу. Но Насти не нашли ни ночью, ни завтра утром и ни завтра вечером.

Ночью на другой день в окно маслобойни Прокудина, откуда мелькал красноватый свет, постучался кто-то робкою рукою.

Костик и Прокудин, сидевшие вдвоем за столом в раздумье, как быть с пропажею бабы, тревожно переглянулись и побледнели. Стук опять повторился, и кто-то крикнул: "Отопритесь, что ли?"

Костику и Прокудину голос показался незнакомым, однако они встали оба вместе, вышли в сени и, посмотрев в дырку, прорезанную сбоку дверной притолки, впустили позднего посетителя.

Гость был один, и лицо его нельзя было рассмотреть в сенях. Пушистый снег как из рукава сыпался с самого вечера, и запоздалый гость был весь обсыпан этим снегом. Его баранья шапка, волосы, борода, тулуп и валенки представляли одну сплошную белую массу. Это был почтовый кузнец Савелий. Узнав его, когда кузнец вошел в маслобойню и стряхнулся, Костик плюнул и сказал:

- Тьфу, чтоб тебе пусто было! напужал только насмерть.

- Что больно пужлив стал? - спросил кузнец, обивая шапку и собираясь распоясываться.

- Да ведь ишь ты какой белый! - отвечал спохватившийся Костик.

- Белый, брат! Ты гляди, снег-то какой содит, страсть! и подземки крутить начинает.

- Откуда ж тебя бог несет, дядя Савелий? - спросил Прокудин.

- А ты, дядя Исай, прежде взыщи гостя, а там спрашивай. Эх ты, голова с мозгом!

Прокудин достал из поставца полштоф и стаканчик и поднес Савелию.

- Куда ж, мол, едешь-то?

- Ехал было к тебе.

- По дороге, что ль?

- Нет, изнарочна.

- Что так?

- Так, спроведать задумал,

- Нет, неправда?

- Да правда ж, правда.

- Ты, парень, что-то говоришь, да не досказываешь.

- Вот те и раз! Вот за простоту-то мою и покор. Что ж, как живешь-можешь, Матвеевич?

- Ничего, твоими молитвами!

- Ну, брат, по моим молитвам давно бы вытянулся. Моя молитва-то: не успеешь лба путем перекрестить, то туда зовут, то туда кличут; хоть пропади! Хозяюшка как?

- Ничего; что ей на старости делается!

- Детки? невестка молодая?

- Да ты говори, что хочешь сказать-то?

Прокудин и Костик зорко смотрели в глаза кузнецу,