На палубе валялись окурки и рыбья чешуя, скамеечка возле леера была поломана; все палубные надстройки были черны от мазута и солярки. Да, непригляден был катер "Волна", и Олег Олегович осторожно тронул фельетониста за рукав.
- Дорогой Евг., - сказал он. - Простите, но мне придется навести порядок на судне!
После этого Олег Олегович выпучил глаза, набрав в легкие побольше воздуху, по-базарному пронзительно закричал:
- Старшина Падеревский!
Прончатов закричал так громко, что отчасти заглушил пристанские звуки; горло у Олега Олеговича было такое луженое, что на соседней брандвахте всполошились белые курицы, но на собственном катере директорский вопль отклика не получил: старшина Падеревский как сидел на кнехте, так и остался на нем сидеть. Правда, через полминуты он поднял глаза и проговорил:
- Ну, чего старшина Падеревский! Может быть, я уже тридцать пять лет Падеревский...
- Ох, товарищ Падеревский, товарищ Падеревский, - печально ответил Прончатов, - что с вами происходит? Разве вы так отвечали мне, когда были старшиной злополучной "Единички"? Ох, ох, ох!
Сказав это, Олег Олегович опустил взгляд, понурился, как уставшая лошадь, и начал тяжело, но редко вздыхать. Он был такой жалкий, этот директор Прончатов, что Ян Падеревский поднялся с кнехта, сделай два шага к нему, но остановился, так как под ногами зашуршала рыбья чешуя.
- Авторитет, он и есть авторитет, - туманно пояснил Ян Падеревский. Сегодня он есть, авторитет, а завтра его нету, авторитета... Вот и плащишко на вас дырявый!
Затем Падеревский отступил на два шага назад, поморщился брезгливо и махнул рукой с таким видом, точно ставил точку на прончатовской жизни.
- Заводиться, что ли, будем? - презрительно спросил он. - Может, заведется мотор-то...
Шаркая подошвами, вялый Падеревский сошел с палубы, двинулся потихонечку к машинному отделению, ворча себе под нос: "Катер называется... Переговорной трубы нет!" Когда старшина скрылся в машинном отделении, на палубе сделалось тихо-тихо, словно кто-то специально для этого момента выключил все пристанские звуки, и в этой гнетущей тишине услышалось, как вздохнул в очередной раз директор Прончатов, а в машинном отделении хриплый голос сказал: "Пусть сам заводится! У меня заводилка кончилась!"
- Пала дисциплина! - разведя руками, сказал Прончатов. - Придется провести собрание на тему "Дисциплина и выполнение пятилетки".
Евг. Кетской, фельетонист районной газеты, был строг, очень строг. Он то и дело нахмуривал несуществующие брови, пытался время от времени подобрать детские губы, руки он держал сложенными на груди. У него был такой вид, словно он запоминал каждое словечко, ухватывал на лету каждое движение, впитывал в себя картины быстротекущей жизни. Ив молчании Евг. Кетского чувствовалось напряжение мысли человека, собирающего факты для заметки "По следам наших выступлений".
- Гроза собирается, - мрачно сказал Прончатов. - А тут мотор не заводится...
Действительно, над белой тагарской церковью висели черные облака, внутри них клубилось ядро со зловещим малиновым оттенком, и вся эта кутерьма медленно приближалась к реке. На южной стороне Тагара уже шел дождь, издалека похожий на промозглый осенний туман.
- Придется спуститься в каюту, - сказал Олег Олегович. - Может быть, там отдохнем душой.
Но Прончатов жестоко ошибся: в каюте было невозможно отдохнуть душой. Посередь тесного и душного помещения стоял стол, заваленный всяческой железной рухлядью: гайками, болтами, проволокой, медными обломками, шестеренками и другими непонятными деталями. Осмотрев все это, Олег Олегович присел на узенькую кушетку, на которой лежал тощий матрац и еще более тощая подушка, вынул из своего потрепанного портфеля несколько переплетенных в дерматин тетрадей и положил их к себе на колени.
- Доклад буду писать! - решительно сообщил он Евг. Кетскому. - Я в дороге всегда пишу доклады.
Прончатов вынул из портфеля какие-то книжицы, справки и таблицы и через две-три минуты действительно по голову ушел в работу. Предоставленный самому себе, Евг. Кетской немножечко посидел в каюте, потом поднялся на палубу.
Здесь Евг. Кетской широко расставил ноги, опять сложил руки на груди и стал наблюдательно глядеть на берег и реку, накапливая жизненный материал. Мотор не заводился еще минут двадцать, и за это время Евг. Кетской занес в блокнот следующие наблюдения: "Чехов прав: некоторые облака похожи на рояль", "Погрузочный кран напоминает человека с вытянутой рукой". После этого Евг. Кетской блокнот закрыл, так как в машинном отделении утробно и шатко заработал мотор. От этого "Волна" затряслась мелкой дрожью, застучала о причал грязными боками и, наконец, вытрясла на палубу старшину Яна Падеревского.
Читать дальше