Николай Гарин-Михайловский: Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895

Понимая несостоятельность народнических «рецептов», Гарин писал по поводу статьи Карышева Иванчину-Писареву:

«…ограниченный народник со всем бессилием и слабостью мысли народника. Наивен так, что стыдно читать. Не тот путь и не так налаживается эта громадная махина нашей жизни: неужели не видно? До каких же пор будем петь сказки, которым сами не верим, а не будем давать людям оружие борьбы. „Знание, знание, знание!“ Дура! На что ему знание… Путь профессора Карышева — обращение к земскому начальнику, чтоб наложил veto на решение мира, обращение к полиции с заявлением, что предприниматель еврей (позорный срам! Паскудник!).

Пьяная, узкая голова Карышева поймет ли, что зло в обесцененье труда, в связанных руках, в подневольной общине и в подневольном труде, в той каторге, в которой изнывает Россия! Дьявол!.. Отупелая, очумелая… дура!! Привязывайте покрепче руки к земле, обесценивайте еще больше труд…» (письмо от 26 сентября 1894 года. ИРЛИ).

Условия подневольного труда, нищенского быта, социального бесправия формировали и духовный облик крестьянина, и Гарин не скрывал его отрицательных сторон, говорил о его темноте, невежестве и дикости, но настойчиво подчеркивал при этом, что эти качества не заложены в природе «мужика», а порождены глубоко порочной структурой социальных отношений. «В некультурных условиях одинаково дичают: и человек, и животное, и растение» — этот эпиграф, который Гарин предпосылает рассказу «Матренины деньги» (при включении его во второй том «Очерков и рассказов»), раскрывает идейную направленность всех «Деревенских панорам».

Показывая бесправное положение крестьянской женщины в семье и в обществе, Гарин вместе с тем изображал и сильные женские натуры, не отступавшие перед трудностями жизни; в «Акулине», например, обездоленная героиня рассказа нашла в себе силы порвать с деревенским «миром». (Впоследствии эпизод ухода Акулины из деревни будет развит и углублен писателем в его пьесе «Деревенская драма».)

Готовя к изданию второй том «Очерков и рассказов», писатель обратил особое внимание на его состав. Стремясь нарисовать картину деревенской жизни во всем многообразии ее явлений и типов, Гарин намеревался включить в эту книгу наряду с «Деревенскими панорамами» также и «Бурлаков», «Немальцева», «Коротенькую жизнь», «На ходу», «Сибирские очерки» «Карандашом с натуры».

«Ввиду солености деревенских панорам, — писал Гарин Иванчину-Писареву 10 июля 1894 года, — я считал бы очень полезным в отдельное наше издание поместить и эти сибирские очерки под тем же общим названием „Деревенские панорамы“. Мне кажется, это просто необходимо, чтобы избегнуть упрека в предвзятости и в однообразии. В смысле разнообразия чтения от этого прибавления книга много выиграет… Тогда выйдет одна очень содержательная книга о деревне» (ИРЛИ).

Как видно из последующих писем Гарина Иванчину-Писареву, писатель в дальнейшем отказался от намерения напечатать эти очерки в составе «Деревенских панорам», находя их «слабоватыми», и дал свое согласие на их включение лишь по его настоянию (см. письмо Гарина Иванчину-Писареву от 10 ноября 1894 года. ИР ЛИ).

Заботясь о цельном впечатлении от своих очерков о деревне, Гарин писал ему же (очевидно, в более позднем письме 1894 года): «Голубчик! Выбросьте Вы „Карандашом с натуры“, а вставьте „Гамида“ [„Бурлаков“], да „Рассказ солдата“ [„Немальцев“], да „Коротенькую жизнь“ — так хоть книга будет, которую не стыдно и издать» (ИРЛИ).

Однако вышел второй том «Очерков и рассказов» без указанных произведений (за исключением рассказа «Коротенькая жизнь»). В книге посвящение: «Тебе, болевшей душою за мрак и нищету народа, тебе, моему другу, товарищу, жене моей, Надежде Валериевне Михайловской, посвящаю я свою невеселую книгу».

Либерально-народническая критика сурово встретила «Деревенские панорамы», обвиняя Гарина в искажении действительности.

«Самая сущность изображаемых г. Гариным явлений народной жизни и взгляды на них автора, — писал рецензент „Русской мысли“ о рассказе „Дикий человек“, — могут до известной степени возбудить сомнения. Г-н Гарин, бесспорно, сильно, даже, пожалуй, страстно, любит народ, эту темную, бесправную массу, но… Странная эта любовь. Всего вернее ее можно назвать деспотической и карающей и вместе с тем мучительскою любовью. Автор с каким-то наслаждением боли останавливается на мрачных сторонах народной жизни. Для него везде на первый план выступают невежество, дикость, зверообразие этой жизни…» (1894, № 4).