Николай Гарин-Михайловский - Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895

— Твоя цена, говори!

— Говори, пожалуйста говори! Наступило молчание.

— Три рубля, — проговорил тихо приказчик. Сразу стихли и потупились татары.

— Поезжай, — угрюмо махнул кто-то из толпы.

— Пошел, — приказал приказчик.

Лошади не успели тронуться, как опять крикнул кто-то:

— Семь рублей даешь? Но приказчик рассердился.

— Пошел!

— Шесть? Лошади тронулись. —

— Дай дорогу!

— Сколько даешь?

— Говори последняя цена, — кричали татары, схвативши под уздцы лошадей.

Финогеныч обвел глазами толпу и, встретившись с Гамидом, медленно проговорил:

— Четыре рубля последняя цена…

Финогеныч небрежно провел рукой по лицу.

Гамид узнал условный знак и побледнел. Толпа опять, но уж на этот раз нерешительно, смолкла.

— И то для Гамида делаю… Ну, говори, Гамид, согласны вы?..

У Гамида екнуло сердце, потемнело в глазах, и, собравшись с силами, он крикнул каким-то не своим голосом:

— Согласны…

Поднялся невообразимый крик среди татар. Что-то неуловимое вдруг почувствовалось, появилось сомнение. Но действительность была налицо: бурлаков никто больше не брал, и остальные уже жадной толпой валили с базара, прослышав, что какой-то приказчик соглашается их принять на эту неделю. Уж ни о чем не думали, — надо было хватать хоть то, что есть.

Татары что-то быстро заговорили Гамиду.

— Согласны, — проговорил успокоенный, бледный Гамид, обращаясь к приказчику.

Сделанная цена молнией пронеслась по базару.

— Молодец, Финогеныч, сломал рубль на полтину, — тряхнул весело крестьянин в высокой шляпе.

— А ты? — ударил его в бок другой посевщик из крестьян, — на четвертак сломал, не то что на полтину,

— Эх, ловкач! И где только этакого раздобыли!

Плетушка Финогеныча медленно пробиралась в толпе.

Крестьяне-посевщики встретили его веселой гурьбой.

— Спасибо тебе, Иван Финогеныч, — поклонились ему посевщики-крестьяне, — сломал татар: отдать им пятнадцать рублей, тогда хоть не жни…

— Спасибо? Не могли потерпеть? Десять рублей надавали.

— Кто десять? Вот-те крест, трешную всего и давали.

— Ишь, — усмехнулся Финогеныч, — десять, говорят.

Как только Финогеныч нанял, на базар высыпали и остальные приказчики, сидевшие в номерах.

Через полчаса все наличные серпы жнецов были уже разобраны по четыре рубля. То никто не брал, а тут уж не хватило.

Мелкота, оставшаяся без жнецов, стала отбивать нанявшихся, набавляя цену.

— Шесть дают! Слышишь, шесть, — кричали друг другу татары, — не отдавай серпов! Не бери задатка!

Бурлаки спохватились: искусно возведенное Финогенычем здание готово было рухнуть.

— Продали нас свои же собаки! — кричали татары.

— Постой, — закричал Айла, — надо все делать по порядку: ломай цену!

— Ломай цену! — понеслось по базару.

Кадры татар, расстроившиеся уже было, возвращались, отказывались от найма и собирались на свои прежние места.

Гамид нерешительно стоял один у плетушки приказчика.

— Гамид, что ж ты стоишь? Ступай уговаривать, — приказал приказчик.

— Убьют, — уныло ответил Гамид.

— Среди бела дня?! А еще солдат!

Гамид автоматично пошел к своим. Точно во сне мелькали перед ним и базар и бритые головы грязных, волновавшихся татар.

— В другой раз идет продавать! — крикнул Айла подходившему Гамиду.

Гамид растерянно начал было что-то говорить.

— Врешь, не продашь больше! — с закипевшей ненавистью крикнул взбешенный татарин и, замахнувшись, опустил свой тяжелый кулак на голову Гамида.

Это было то, чего ждал Гамид: жена, отец, родная деревня — все яркой картиной встало и пронеслось в последний раз.

Тысячи кулаков поднимались и опускались на голову лицо, плечи, грудь и спину Гамида.

В другом месте базара так же расправлялись с другим заподозренным.

Прибежавшая полиция отняла только одни изуродованные трупы.

Айла успел уже переброситься с Финогенычем, и татары опять отдавали свои серпы, нанявшись по пяти рублей и получая по пятьдесят копеек задатку на серп.

Никому не было больше дела до убитых.

— Собаке собачья смерть, — равнодушно обходили бурлаки их трупы.

Какой-то экипаж остановился возле трупа Гамида.

— Молодой, — тихо, с сожалением заметила дама, выглянув из экипажа.

— Жена? — обратилась она к Мялмуре.

— Жена, — ответила бледная, высокая Мялмуре.

— Красивая какая, — сказала дама своему мужу, и экипаж поехал дальше.

Идут татары спешно, судорожно по дороге с базара. Обгоняет их экипаж.