Николай Гарин-Михайловский - Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895

Еще проворнее вязала свой чулок няня.

— Эх, какой умный, эх, какой умный! — твердила бабушка.

— Ну да, они дурлаки…

— О? — передразнила его бабушка и показала внуку на индюка, — и индюк вон тоже, — что ему скажешь, — а он все свое «тюрлю-флю!», «дурлаки!»

Петя уже перестал сердиться, и смешным кажется ему сравнение бабушки; но он хочет удержаться и, пряча лицо в платье няни, все-таки смеется.

Бабушка смотрит внимательно, весело и наклоняется, чтоб поцеловать внука. А тот еще сильнее прячет лицо в складки няниного платья.

А няня все сидит, строго и обиженно вяжет чулок и не сводит глаз с своей работы.

Поймала бабушка внука, поцеловала его и пошла.

Подождала немного няня, повела глазами на ребятишек и проговорила строго:

— Ну, что ж вы не зовете барчука играть? Наш барчук-не барчук, так кого же вам? Такого барчука днем с огнем не найдешь… На весь род у нас самый умный барчук…

Смотрит Петя внимательно, что ребятишки на это скажут? А ребятишки уж покорно идут к крыльцу: подошли, смотрят на Петю, и ласково говорит один:

— Идем, что ль?

— Ну, вот, вишь, зовут… Ну, иди…

— Зовут, да! — вскочил Петя и побежал.

Девять часов пробило в столовой, и повели Петю котлетку есть. После котлетки няня поднесла ему на блюдце варенья. Ягодки вишневые, прозрачные, вкусные и соку много. Полюбовался Петя сперва, осмотрел их и начал не спеша есть.

— Вот так, потихоньку… Так, так, сокол мой…

Поел? Ну, теперь в гостиную иди тихонечко, посиди там, а я немножко вот схожу…

Пошел Петя в старинную гостиную.

Мягкий диван стоит у стены. И диван и кресла обиты красным сафьяном, а на стенах висят картины. На одной нарисована битва, на другой — горка, лес, река; а между окнами раскрашенные гравюры из библии. Петя смотрит, как наклонилась Сара к колодцу и так и стоит: и сегодня, и завтра, и всегда. Стоит и Петя и смотрит. А там гусар саблю поднял и так и сидит всегда с поднятой саблей на лошади. И Петя будет таким гусаром. В углу рояль стоит. Взмостился Петя и начал трогать пальцами клавиши. Ударит и слушает, другую ударит и опять слушает.

Заглянула сестра его и прошла в столовую. Молодое, худощавое приятное лицо, волосы русые в одну косу, глаза серые, большие, веко левого глаза слегка опущено. Оглянула лениво стол с потухшим самоваром, хлеб, лепешки, масло.

Бабушка вошла.

— Встала?

— С рождением, — и внучка лениво потянулась и поцеловала подошедшую бабушку.

Бабушка двумя руками взяла голову внучки и расцеловала ее.

— Хотела к обедне поспеть… Так за делами и время не сыщешь. Просила уж батюшку приехать… Нет вот что-то и Кириллы Архиповича, нет. Э! это кто ж едет?

И бабушка и внучка заглянули в окно.

— Что такое? — произнесла раздумчиво старушка, — никак Кирилла. Да что ж он на чужой лошади?

Барыня с ключами в руках заковыляла к выходу, крикнув в дверях:

— Маша, кофе барышне.

— Несу, — ответила из коридора молодая, нарядная, в толстых полусапожках, Маша.

Внучка в ожидании кофе присела и лениво перелистывала какую-то книгу.

Бабушка уже стояла на крыльце и, прикрыв глаза ладонью, нетерпеливо ждала своего приказчика.

— Ах, здравствуйте, — проговорил, наконец, Кирилл Архипович, останавливаясь посреди двора. — С праздничком вас… Проздравляю вас.

И Кирилл Архипович начал без конца кивать своей обнаженной лысой головой.

— Спасибо тебе, батюшка… А где же наша лошадка-то?

— Ах, — вдруг вспомнил Кирилл Архипович.

И вынув кожу, на которой сидел, развернув ее, он сказал упавшим голосом:

— Вот…

— Что вот?!

— Сдохла…

Старуха посмотрела и только и могла сказать:

— Это ты мне, что ж, подарочек к празднику?

Кирилл Архипович растерянно развел руками. Упрек барыни окончательно обескуражил его. Он молча, с убитым лицом смотрел на шкуру барской лошади.

— С чего ж она сдохла?

— Да ведь я почем знаю? — с горечью ответил Кирилл Архипович.

— Болела, что ль?

— И даже ни-ни… Еду я еще и думаю: здорова, мол… Сглазил я, что ль, ее?

— Надо тебе думать было…

— Да уж виноват… Я уж и сам-то хватился: не надо бы… Главная вещь — здорова вовсе была… Овса я ей, Матвей Федорович дал, засыпал: съела, еще засыпал: съела и тот… И так просто, вот так и хватает… Не в уме ровно стала.

— Да, а твой-то ум где был?

Кирилл Архипович растерянно посмотрел на барыню и сразу смолк.

— Ах ты, господи! — вздохнула старуха. — Ну, что ж ты стоишь?

— Так ведь чего же теперь делать? Я уж и не знаю… Хочешь будто все вот как лучше… Ах ты, грех!