Влас Дорошевич - Крымские рассказы

Мамету показалось, что Медведь уж оживает, что его спина уж шевелится, что он вот-вот поднимется и пойдёт.

Мамет с ужасом взглянул на крошечный Артек и с каким-то отчаянием прокричал:

— Аккель! Аккель! Аккель!

Но тут Мамет увидел, что в деревню въезжает Джафар.

— Ага, вернулся из Симферополя проклятый бузук, значит, продал табак и есть деньги. Постой же, я покажу тебе, как брать взаймы да по году не платить сто рублей, за которые ты мне отдашь полтораста!

И Мамет, наскоро крикнув «Магомет», бегом побежал с минарета ловить неисправного должника.

Это было давно. Но отцы теперешних стариков ещё помнили старичка-священника, поселившегося в Крыму, близ Гурзуфа, в одной из пещер Аю-Дага.

Никто не знал, когда он поселился там, кто он и откуда. Рассказывали разное. Одни говорили, что его выбросило на берег после кораблекрушения, в котором он потерял всех близких и милых сердцу, сделавшихся жертвами разъярённого моря. Другие говорили, что бури моря житейского отняли у него всё, что привязывало его к миру, и он удалился сюда, чтоб предаться молитвенному общению с Богом, созерцать красоты его творения, содрогаться праведному гневу Его и умилостивлять Его своими молитвами.

Что привело его к морю — неизвестно, но море было единственным миром, с которым имел он общение.

Никто не нарушал его уединения. Никто не мешал его занятиям. Никто не пробирался к нему через утёсы и скалы.

Любопытствовали издали.

Он питался кореньями и дикорастущими ягодами, пил воду из ключа, журчащего около, и спал в своей пещерке.

Целыми днями бродил он по склону гор, всматриваясь в морскую даль, и если замечал какое-нибудь судно, начинал молиться и посылал ему своё благословение.

Рыбаки, отправляясь осенью на свой опасный промысел к Феодосийским берегам, заезжали к нему за благословением. Они как можно ближе подъезжали к берегу и, покачиваясь в своих челноках, на волнах вечно бушующего здесь моря, ждали, пока батюшка покончит свою коленопреклонную молитву о них и издали, с горы их перекрестит.

Весной, возвращаясь с промысла, они опять заезжали к нему, он благословлял их и, казалось, пересчитывал число возвращающихся лодок.

Рыбаки верили, что он помнит, сколько лодок отправилось в какой стае, и если он замечал убыль, тогда он плакал и молился ещё горячее.

Молитва за «плавающих и путешествующих» составляла его непрестанное занятие.

По утрам он спускался вниз, на каменистый берег. Море говорило с ним, и он понимал море.

С тоской вслушивался он в плеск мёртвой зыби и с замиранием сердца молился за тех, кто где-то там далеко, в открытом море, борется с бушующею бурей.

Среди выкинутых за ночь на берег мёртвых дельфинов, водорослей и разноцветных ракушек он находил подчас обломки корабельных досок, осколки мачт, обрывки просмолённых верёвок.

Эти страшные находки говорили о страшной Драме, разыгравшейся где-то там, в дали морского простора.

Как хищники, волны подхватили судно и унесли его в открытое море. Как разбойники, они кинулись на него, обрушились тысячами ударов и разделили свою добычу между собою на тысячи кусков. Они играли доставшимися кусками добычи, дарили их друг другу. Старый седой вал, вдоволь наигравшись, принёс свой кусок к Аю-Дагу, выкинув его на берег и, рассмеявшись миллиардами бриллиантовых брызг, ушёл в море за другою добычей.

За этот обломок, быть может, судорожно хватались посиневшие, холодеющие руки, — и батюшка молился за погибших, «имена же их, Господи, Ты веси».

Целые дни он наблюдал с вышки, не забелеет ли где парус, чтоб благословить пловцов.

А вечером, если море было спокойно, уходил на покой в свою пещерку.

Если же море металось и ревело, он, вероятно, всю ночь стоял на коленях, служил панихиды и молебны.

По крайней мере, те, кого бушующие волны, застигнув врасплох, подносили к утёсам Аю-Дага, среди секундного затишья, которым сменяется шум и рёв бушующих волн, слышали доносившийся с ветром с берега одинокий старческий голос, певший святые молитвы.

Так жил добрый старец вблизи вечно бушующего моря.

Всегда бурливое, оно особенно ревёт и бушует теперь в святую пасхальную ночь.

Старец, которого все называли святым, восходил в эту ночь на берег моря и служил пасхальную заутреню для покойников моря.

Из бездн морских выплывали они и на хребтах поглотивших их волн мчались к утёсам Аю-Дага.

Много их было, внезапно погибших, теперь приплывавших услышать радостную весть Воскресения.