Владимир Маяковский - Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2

…Что можно сказать о произведении Бурлюка во 2-м «Садке Судей», над которым красуется надпись «инструментовано на „с“», когда там «с» чуть ли не самая редкая буква! или когда сей, подражая Корбьеру, пишет некоторые слова большими буквами и называет их «лейт-словами» уж совсем ни с того, ни с сего… Положим, что обычный способ г. Бурлюка: стащить какой-либо термин и прицепить его к собственным шедеврам.

С. Бобров

Можно ли вступать в какие-либо дискуссии с господами Бобровыми, заранее поставляющими себя вне субъективных условий вменяемости публичным заявлением, что у них (эгофутуристов) «развороченные черепа», и эпиграфом к своим писаниям избирающим четверостишие:

Как жаль, что не вся наша критика обладает столь завидным мужеством!

Д. Бурлюк, Б. Лившиц

Приведя краткий (весьма) перечень статей газетных о футуристах России за 1913 г., хочется сказать несколько слов о псевдониме (излюбленном так нашей прессой).

Что такое псевдоним? 1) трусость —? 2) скромность. Конечно не второе — а всегда первое…

Изгоните псевдоним из обихода;

Учитесь смелости. Аноним и псевдоним, ведь, всегда одно и то же, т. е. I.

Д. Бурлюк

ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ. ЭКСТРАВАГАНТНЫЕ ФЛАКОНЫ. К-СТВО «МЕЗОНИН ПОЭЗИИ». 1913. 35 к.

Быть может, на Парнасе русского футуризма Вадим Шершеневич — единственный, чье место может быть определено сейчас на долгие годы, и это место, место незаурядного поэта из, теперь уже многочисленной, плеяды русских футуристов. В чем, собственно, эта определенность надежд, подаваемых поэтом? Не в том ли, что у него уже имеются за собой две книги компилятивных стихов — «Весенние Проталинки» и «Carmina» — не в том ли, что в каждой из своих футурных поэз он непрестанно прогрессирует и, весь тонкий, эстетный, надушенный с головы до пят, он удачно избег легкой возможности сделаться подражателем Северянина и ярко и определенно выявил в своих поэзах собственную фантазию поэта-урбаниста, такого же мученика города, как и Вл. Маяковский, самозабвенного, до упоительности самозабвенного мазохиста..

Конечно, в этом. Я не стану говорить здесь о Шершеневиче «Романтической Пудры», так как там еще поэта не окончательно схватили стальными зубами пасти города, так как еще не так тяжело над ним нависла громада спрута-города, города современности и, соответственно, приемы его творчества не достигли еще той изумительной нервности, сплочено-хаотической сжатости и безумного пульсирования электрических толчков, которых полна его следующая книга и стихи, невошедшие еще в отдельный сборник, но появившиеся в различных периодических изданиях, главным образом, в выпусках «Мезонина Поэзии». Не стоит, конечно, говорить о «Весенних Проталинках» или о «Carmina», об этих этапах творчества поэта говорилось достаточно, и имеют ли они какое иное отношение к Шершеневичу «Экстравагантных Флаконов», кроме того разве, что они дали поэту возможность зарекомендовать себя хорошим мастером стиха.

Перехожу к «Флаконам». С первой страницы глядит уже ужас городи, хотя ни одна строчка не сказала вам о нем, и только разве «аккорд электричества» еще сильнее ударит вас в бешеном темпе ритма «торопливых гаерских ног». И под «больную улыбку жизни» стучат эти строчки о скользящих и ранящих мгновениях, гримасничает окровавленная мука — кривляющегося перед «бесполой жизнью» поэта.

И везде и всюду ужас и растоптанное сердце. Вот Прекрасная Датт поэта:

И она брошена, невыразимо брошена в объятия толпы, и на ее губах бессилие ответа, распятой на том же кресте:

И любовь его там, где

Где

И его любовь — жуткая пытка, боль от конца до начала: