Сергей Лукницкий - Возвращение Лени

...Звонит домой только что назначенный министром печати Федотов, просит занять должность начальника'управления. Я сомневаюсь. Я пишу книги. И их издают. Правда, платят не очень, но ведь на должностях нынче деньги не платят вовсе, к тому же дома у меня есть полная свобода достижения в любое время холодильника и бара, чего не будет в присутствии. Так я Федотову и объяснил.

- Но вашим первым заместителем будет Владимир Алексеевич Солодин, сказал Федотов, и причины пререканий как-то сами собой отошли за задний план, и я тотчас же пообещал на работу выйти. Еще бы, мне, сыну биографа Гумилева, человека, у которого все предки советского периода были репрессированы "за это" самое, иметь в подчинении генерала из самого Пятого главка!

На службе служить было неправдоподобно комфортно и легко. Шестидесятвдвухлетний, всегда в отутюженных брюках, красивый, сдержанный, умный, абсолютный Солодин удивительно вписывался в команду, самому старшему в которой - мне - было тридцать восемь. Солодина обожали все: мужчины зато, что у него легко было учиться профессионализму, правильному завязыванию галстука и умению вести беседу, а дамы за то, что им так редко теперь приходилось видеть нераспущенных людей. Каждому он находил доброе слово. Его шутки не ранили. Л шутил он на четырех языках, в том числе на китайском.

Одно его качество казалось вообще непосюсторонним. Когда управление не справлялось с заданием, он всегда находил повод идти на доклад к министру сам. Когда управление выполняло задание, он отпраилял меня.

- Ты молол, - говорил он, - тебя еще будут бить. А сейчас пусть бьют меня. И, заметь, задело. Поручение министра мы ведь провалили...

О смерти он говорил часто. И с юмором. Многое предвидел. Ворчал, что нс доживет до времени, когда Горбачева посадят в тюрьму.

Как-то я принес ему свою только что написанную повесть "Фруктовые часы" и попросил его прочесть. Повесть была о француженке, с которой я бродил по Парижу в бытность моих там учений. Мне хотелось, чтобы повесть прочел именно Солодин, потому что мало у кого есть сегодня вкус. К тому же в повести много эротики, а мне негоже скатываться до пошлости. И еще одно. Сам Солодин не мог теперь запретить эротику, как, впрочем, и пошлость.

- Хорошая повесть, - сказал Солодин, - изящная, добран, только убери сцену любви под танком.

- Ага, - обрадовался я свободе слова, - будем спорить на тему: секс чужд советскому человеку?

- Да нет, - спокойно ответил Солодин, - просто нужно соблюдать точность и достоверность. А так - под танком - не бывает, хотя это экстравагантно.

- Как это не бывает, - запротестовал я, - когда это случилось со мной.

Это его не убедило.

- Возможно, - усмехнулся Солодин, недоверчиво тыча кулаком мне в живот, уже нажитый за министерским столом. (Сам он всю жизнь прожил спортивным, подтянутым и стройным.) - Но там, под танком, все равно мало места, если речь идет о советском Т-34, - добавил он.

Я не принял поправку цензуры и шумно потребовал гласного разбирательства "произвола со стороны недобитков от Главлита".

В пари, которое я заключил с Солодиным (ящик хорошего коньяку), приняло участие все министерство. Лично Федотов разбивал наши сжатые в рукопожатии руки.

В конце рабочего солнечного июньского дня с той стороны Парка Победы, где выставлены на обозрение дулами как раз на въезжающих в столицу гостей огромные и зеленые, как кузнечики, пушки, пулеметы и жукообразные танки, к охраняемым милицией объектам подъехала вереница черных министерских "Волг" и частного автотранспорта. В Парке высадился невиданный в этих краях лет пятьдесят десант. А местная милиция передала по рации своим, домашним, чтобы проверили, не транслируют ли по первому каналу "Лебединое озеро".

Мы подошли к ближайшему танку. Вокруг, как водится, стали собираться любопытные. Милиция заняла ключевые позиции.

- Лезь, - ласково сказал Солодин.

- А вы разве не хотите попробоваться в роли героини?

Как потом рассказывал Федотов, через несколько минут из-под танка раздался сдавленный голос Солодина: "Ну, ты теперь понял, что надо вычеркнуть эту сцену?!"

Ящик коньяка, проигранный мной, пили всем управлением до конца дня. Кто-то остался на сверхурочные...

А ночью произошла неприятность: жена одного из наших пустяковых сотрудников, кстати, впоследствии оказавшегося страшной сволочью, фактически "сдавшим" команду, позвонила мне и сообщила, что ее муж попал в вытрезвитель. Я перезвонил Солодину.