Иван Алексеев - Глеб

Веки у Глеба напрочь отсутствовали, глаза на время сна попросту отключались, будто в голове его прятался рубильник. Чик - и темнота. Потому он не расцеплял слипшиеся, магнитившиеся друг к другу веки, но включил глаза с таким же трудом. Долгое, тягучее пробуждение сопровождалось беспрерывным взволнованным шипением и стрекотом Адама. Утвердив на себе внимание окончательно проснувшегося друга, тот застыл подбоченясь, распаляя любопытство. Потом смилостивился и раскрыл причину своего волнения, а также способ с помощью которого он разыскал Глеба. Он взлетел. Конечно, полет его еще значительно отставал от идеала, но некий барьер остался позади, а дальнейший прогресс зависел только от наличия времени, все равно имевшегося в избытке. Друзья отметили событие величайшим обжорством, а затем, после продолжительного отдыха, затеяли веселые игры, гоняясь в воздухе друг за другом, пока все вокруг не погрузилось в ночную тьму. Заснули друзья прижавшись один к другому, счастливые. И сны их были прекрасны.

Вернув себе крылья, Адам вернул и старые привычки. Ягодная диета его уже не радовала, и однажды он принес Глебу мяса, так любимого им раньше. И тогда Глеб понял, что пора им уносить ноги из этой страны, не дожидаясь пока их отловят и отрежут вместе с руками глупые головы, которые вряд ли восстановятся. Он привел друга к входу в туннель, для того ужасному, и коварно втолкнул его, ничего не подозревавшего, в черный зев. Адам яростно зашипел, забился в дыре, но Глеб пихал его своим телом, стойко терпя тычки и пинки, до тех пор, пока не сожрали черные стены остатки света, а силы его не иссякли в драке. И Адам, не умевший обижаться, пополз вперед, отдавшись на милость злодейке-судьбе.

Рок недобрый не заставил дожидаться своих проявлений. Неожиданно, как молния в безоблачный день, из стены туннеля вырвался яркий до боли в глазах свет. Он на мгновенье замер, а потом помчался на друзей, становясь все ярче, все ближе. Глеб не видел из-за спины Адама, что же происходит впереди, но по тому, как тот сжался, он понял, что друг в ужасе. И верно, холод белого, всепроникающего света неизвестной природы вселял безудержную панику. Свет принес с собой леденящую, липкую паутину, реальную или навеянную, не понять. Она облепила друзей, забилась в рты и глаза, склеила руки и ноги, а затем куда-то поволокла, ослепленных, обездвиженных, обесчувственных.

Выбросив друзей на поверхность, в густосплетение огромных лишайников, паутина растаяла, померк и свет.

Глеб с Адамом лежали на матраце из резиновых губчатых веточек, как невесомые листья на водной глади. Сходство усиливало сознание того, что от земли, от дна, их отделяла пятиметровая толща, с трудом ими преодоленная. Свод черного неба, хотя и ясного, но почти лишенного звезд, а оттого всасывавшего в себя, дышал на них недобро и чуждо. Временами кромешную тьму прочерчивали едва уловимые мазки свечения прорывавшихся в атмосфере космических гостей элементарных частиц материи. Изредка, китом в сельдяном косяке, виднелся огненный хвост далекого метеора. И ничто больше не мешало тьме, а зловещее шуршание растительного моря отзывалось омерзительными мурашками.

И только рука друга смягчила ужас ночи, долгой, проведенной в бредовой дремоте.

Утро, сырое, промозглое, затянуло небо серыми тучами, бросавшими вниз тяжелые, редкие, знобящие, капли. Лишайниковое море открылось взору, ровное и бесконечное. Воздух непривычного состава свистел в отяжелевшей груди. Впрочем, мир этот, на первый взгляд безжизненный, однообразный, только казался таковым. Присутствие жителей угадывалось в хаотичном шевелении глади губчатых верхушек. Праздник жизни не выходил на поверхность. Воздушная стихия и вовсе выглядела свободной. Глеб с Адамом не спешили углубляться в недра растительной массы, особенно после того, как нечто огромное пронеслось прямо под ними, устроив настоящую бурю.

Друзья поднялись в воздух оглядеться. Но тут обнаружилось, что некая сила ограничивает их. Как будто привязаны они, и свободны лишь на длину привязи. Открытие обескуражило. Попытки освободиться, безуспешная работа крыльев, лишь измотали. Они очутились в плену, дальнейшая их судьба решалась неизвестно кем.

Глеб запихал в рот веточку лишайника: желудок, невзирая на невзгоды, требовал заполнения. Веточка оказалась жесткой и абсолютно безвкусной. После долгой зубовной борьбы с ней, упала в нутро так и не разжеванной. Чувствовалась в животе инородным комом. Зато желудок, устремив все силы на ее разваривание, перестал теребить владельца. Адам, глядя на друга, тоже оторвал губчатый отросток, но тотчас выплюнул его. Видать вкусовые радости пока пересиливали голодные муки, а может трепет ожидания напрочь отбил аппетит.