Антон Макаренко - Письма

Ну хорошо...

И только когда мне Семен подал Вашу крошечную секретку#1, я сразу освободился от всех забот и печек.

Какое прекрасное умение с простой улыбкой скрывать каемку Вашей секретки, а вто же время где-то глубоко, в самом центре мозга прятать трепещущее ожидание чего-то особенного, блестящего, не такого, как все. И в это же время с холодной уверенностью делового человека знать наверняка, что все дело в талонах. Только два талона. На свет и на воду.

Упрек милый: "Хотя Вы и сказали, что не забудете..."

Я, собственно говоря, не забыл. Вы не получили талонов по другим причинам. Но вовсе не нужно оправдываться. Пусть.

"Будьте добры, пришлите" и т. д. Хорошо, хорошо.

"Всего хорошего!"

Сразу светло на душе. Вот взмахнуть крыльями и летать.

И сразу прежнее, мое уставшее до чертиков отчаяние. "Блаженство ты и безнадежность".

Что спрятано в этих двух словах "Всего хорошего!"

Все, что Вам угодно, Антон Семенович, и все, что Ваим неугодно. Пожалуйста:

1. Большая, стыдливая, радостная любовь.

2. Веселое, играющее молодое уважение к хорошему дяде.

3. Задорное, смеющееся здоровье молодости, которой некогда думать, что там поймут и почувствуют.

4. Искрящаяся, вредная, юношеская насмешка. "Вам это нравится - мне это ничего не стоит. Пожалуйста, корчитесь".

5. Просто ничего. Так вот ничего, как на пустой тарелке.

И то, что все можно допустить, любой из пяти номеров. так же трудно найти истину в этих двух словах, как найти значение в Вашей улыбке. Корчитесь дальше, А. С. К сожалению, Ваши потуги скрыть эти судороги, придать всему приличный вид делают Вас ужасно смешным.

И не к чему.

Ну хорошо. Сегодня Вы идете в оперетку. А я пойду в первую колонию. Нужно же куда-нибудь идти. С какой-нибудь целью. Не просто же ходить или бегать по двору второй колонии. Впрочем, вероятно, и то и другое одинаково разумно.

В первую колонию уже потому больше смысла идти, что, может быть, Вы пришлете специально для меня секретку, в которой будет написано: "Всего хорошего". В этом нет ничего невозможного. У Вас много секреток и много всего хорошего.

Ах, не хочется с Вами расставаться.

Ваш А. М.

P.S. Пархомовичем#2 помирились.

Ваш А.

О. П. Ракович

23 сентября 1924

...Сейчас я или пришел в себя, или окончательно обалдел.

...Я не могу отказаться от Вас. Пожалуйста, не пугайтесь. Я самым идеальным образом уважаю Вашу свободу. Как бы Вы ни поступили, Вы всегда будете прекрасны и всегда правы. Я искренне буду преклоняться перед любым Вашим решением. Я готов быть Вашим шафером и держать венец над Вашей головкой.

Я представляю себе: как трудно Вам понять, что у меня в душе. Я, без всякого сомнения, какой-то урод. Это совершенно серьезно. Почему я сейчас не только не ощущаю своего унижения, но напротив? Я выше всех, недосягаемо выше. Вы можете позавидовать моей гордости.

Когда утром я встретился с Вами, для самого неожиданно захватила меня волна радости. Радости от того, что у нас разрыв, от того, что Вы спокойны, от того, что я в одиночестве могу любить и нет до этого никому никакого дела, от того, что я могу отделить от себя мои страдания и рассматривать их как нечто постороннее, как в микроскоп. Раньше я мог это делать только с зубной болью.

Вы мне вручили пакет с моими письмами...

Все дело, видите ли, в чем: никто не имеет права отнять Вас у меня. Даже Вы. Абсолютно никакого права. Вы - это прежде всего образ в моей душе, а потом уже Вы. А любить Вас, поклоняться Вам, всегда видеть Вас перед собою - моля воля. Я так хочу, и я так решил...

Но кто запретит мне преклоняться к Вашим ногам, к ногам Вашей

чистоты и прелести, кто запретит мне убрать мое длительное самоубийство, наполненное презрением и любовью к людям, цветами. Никто. Вы понимаете? Никто...

Ну что Вы мне можете сделать? Отнять у меня Солнышко. Вы все равно не способны. А добровольно я его не отдам - потому что... Впрочем, пожалуй, это мое личное дело - почему...

Знаете что? Не можете ли Вы так устроить, чтобы на меня не сердиться? Мне, собственно говоря, это важно потому, что я ужасно люблю, как Вы улыбаетесь.

Я даю клятву только писать Вам обо всем этом. Потому что я уверен, что вот сейчас, в 2 часа ночи, Вы меня как-нибудь хорошо вспоминаете. Вы тем и хороши, что Вас никакой черт не разберет. Не может быть, чтобы Вы не плакали по случаю нашего разрыва. Это ж все-таки не пустяк.

А. М.

О. П. Ракович

13 января 1925

Лили! Кристалл души моей!

Свободный почему-то вечер. Хочется в тишине думать о чем-нибудь красивом, о чем-нибудь настоящем. Людишки надоели.