Владимир Короленко - Том 1. Повести и рассказы 1879-1888

Парадоксальный ответ, который находит Сократ, звучит не только в его словах, обращенных к Крониду, но и в предшествующем им аллегорическом рассказе о сыне, потерявшем отца и всю жизнь искавшем его. Не раз хотелось вечному скитальцу признать своими родными людей, даривших ему приют и ласку. Но проходило время, он замечал у приютивших его людей черты несовершенства и покидал гостеприимный кров. Так стремление найти родного отца, то есть идеал, побеждало желание окончательно принять удобную и привычную веру. Поэтому неудовлетворенность, непрестанное сомнение в открытой истине, нежелание превращать в веру, тщательно оберегаемую от разрушительного анализа, и являются твердым основанием того, что истина, часто кажущаяся иллюзорной, все-таки существует.

С другой стороны, во многих своих произведениях Короленко исследовал, как идея превращается в веру, теория — в «строгий устав идейного монастыря» [16] Бялый Г. А. В. Г. Короленко. Л., 1983. С. 71. , частичное знание — в абсолютную истину, объясняющую весь мир. Причем в равной степени это относится и к правдоискателям из народа, и к правдоискателям-интеллигентам.

Короленко, в отличие, например, от Толстого, был писателем, которому не свойственны резкие идеологические сдвиги. Поэтому его ранний рассказ «Чудная» можно соотнести с одним из последних его произведений — «Письмами к Луначарскому». Элементы революционного сектантства он отмечал и у народников, и у иных деятелей революции 1917 года. В «Письмах к Луначарскому» он подчеркивал, что отсутствие гласности не может оправдываться никакими, даже революционными обстоятельствами, резко выступал против идеи классовой морали, против максимализма большевиков, с которыми он встречался, ожидающих наступления в самом ближайшем будущем коммунизма и потому не желающих считаться с реальностью.

Красота и сила духа отстаивающих свою идею героев Короленко парадоксально контрастирует с узостью и догматизмом их мышления. Так, революционерка Морозова из рассказа «Чудная» похожа на боярыню Морозову из статьи «Две картины», смело идущую на муки, отстаивая двуперстное крестное знамение, тяжелые страдания перенесет несгибаемый Яков-стукальщик из рассказа «Яшка» за измышленный им совершенно фантастический «прав-закон», погубит себя «убивец» из одноименного рассказа, поверив в изуверскую теорию Безрукого, чуть не погибнет симпатичный Пурана из философской притчи «Необходимость», подчиняясь абсолютизированному им закону необходимости. «Ты знаешь немногое, а думаешь, что знаешь все…» — эти простые слова могли бы стать эпиграфом ко многим произведениям писателя. Но наиболее глубоко проблема «человек и идея» исследуется в итоговой книге писателя — «Истории моего современника».

Автобиографическая проза, к которой и ранее тяготел Короленко, оказалась именно тем жанром, в котором писателю удалось соединить интерес к малоисследованным областям человеческой психики, интуиции, подсознанию, с социологическим анализом личности и общества, изучению самих законов мышления. В «Истории моего современника», над которой писатель работал с 1905 года и до последних дней жизни, Короленко показал, как со сменой усвоенной его героем системы представлений меняется и открывающаяся ему действительность, как идеологическая призма, через которую его герой смотрит на мир, определяет восприятие этого мира.

Готовя полное собрание своих сочинений в 1914 году, Короленко все свои произведения разделил на четыре большие группы: сибирские рассказы, южно-русские рассказы, аллегорические произведения, публицистика и воспоминания о писателях. И каждый том включал в себя произведения из всех четырех групп. При всей странности такого состава томов (против которого, например, резко восстал К. Чуковский) в этом была своя логика. Короленко считал, что его художественные произведения по-настоящему не могут быть осмыслены вне его публицистики, а воспоминания о писателях так же насыщены философским содержанием, как и его «аллегорические» произведения. Действительно, способность к рефлексии — одно из определяющих качеств наиболее близких автору героев, будь то крестьянин или интеллигент. В публицистике, исследуя общественное сознание, Короленко формулирует понятие «социальной рефлексии». В «страшных» по используемому материалу (дневники людей, приговоренных к смерти) очерках с контрастирующим их содержанию названием «Бытовое явление» (аналогично рассказ с трагической фабулой называется «Не страшное») писатель так раскрывает этот термин: «Борьба мнений, партийное самоопределение, партийные споры и сталкивающиеся внутри оппозиций программы — составляют в глазах всякого политически просвещенного правительства элемент социальной рефлексии, которая уже сама по себе ослабляет дикую страстность борьбы, обращая ее от непосредственных импульсов в сферу мысли, колебаний, сомнений, изучений» (IX, 502).