В Маклаков - Из воспоминаний

{36} Однажды в гимназии наш классный наставник зачем-то стал всех спрашивать, какого мы "звания". Большинство не понимало этого термина и отвечало, что их отцы - помещики, чиновники, доктора, учителя и т. д. Нам объяснили, что это не "звание". При более точном разборе, мы все оказались дворянами. Только один заявил, что отец его повар. И ему сказали, что это не "звание"; он оказался, по званию, цеховым мещанином.

И любопытно, что известие, что отец нашего товарища повар, нам всем очень понравилось: этот товарищ вырос в наших глазах, как редкая птица. Невольно сопоставляю такую реакцию сверстников с знаменитым циркуляром Делянова о том, что детям "кухарок" не место в гимназии. (Циркуляр 18 Июня 1887г. при Александре III, ldn-knigi)

(дополнение ldn-knigi:

Источник - Н.С. Ашукин "Крылатые Слова"

"Кухаркины дети" :

"..Выражение возникло из циркуляра (1887) министра народного просвещения

И. Д. Делянова (1818-1897) Циркуляром этим, одобренным Александром III и получившим в широких кругах обвинительно-саркастическое наименование "о кухаркиных детях", учебному начальству предписывалось допускать в гимназии и прогимназии "только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство о правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятии удобства" Таким образом, как пояснялось далее, "при неуклонно" соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, не следует выводить из среды, к коей они принадлежат" (С. В. Рождественский, Исторический очерк деятельности министерства народного просвещения, СПб. 1909, с. 641)."

"..В 1887 г., циркуляром министра народного просвещения графа Делянова в России введена процентная норма для евреев, принимаемых в средние учебные заведения: в черте оседлости - 10%, вне ее - 5%, в столицах - 3%. Несколько позже этот порядок был распространен и на евреев, поступавших в высшие учебные заведения. Евреи, принявшие православие, под положение о процентной норме не подпадали..". ldn-knigi)

Этим допотопным взглядам, которые старались тогда воскрешать, противостояло естественное общее настроение сверстников, которое не зависело от циркуляров и "начальственных" требований. В этом уже было преимущество школы.

Конечно, не нужно преувеличивать разницы взглядов, которую можно связать с различием происхождения. Такой разницы в то время я не замечал. "Политикой" мы тогда вовсе не интересовались. Думаю, что это было более всего от того, что в нашем возрасте мы отражали только настроение старших; старшие же переживали период упадка, крушения прежних надежд, когда новых еще не появилось. Та разница оттенков, которые были в нашем кругу, для нас не была заметна, а до ее корней мы и не добирались.

В одном классе со мной были сыновья гласного Городской Думы, из того либерального "меньшинства" интеллигентов, которые вели в Думе борьбу с Городским Головой Алексеевым, отстаивая начала "самоуправления" против его "самовластия". Это была замаскированная борьба "либерализма" с "реакцией". Об эпизодах этой борьбы, которую вели наши отцы, мы {37} дети, между собой говорили, и даже следили за ней с большим интересом, не отдавая себе отчета в том, ради чего она ведется и в чем ее смысл. Помню, как однажды о каком-то эпизоде ее, во время большой перемены, я говорил с А. И. Мамонтовым, сыном И. Н. Мамонтова, соперника Алексеева на пост Городского Головы. Надзиратель, услышав наш разговор, ничего запрещенного в нем не нашел, но всё же сказал добродушно: "Чем говорить о пустяках, вы бы лучше повторяли греческие глаголы". Вообще "политики" в гимназии еще не было и быть не могло: за этим следили. Я помню только одного одноклассника, которого позже я встречал в политических кругах и организациях" Положенцева. Он жил у нашего инспектора Пехачека, был очень замкнут и всегда держался от нас особняком; мы объясняли это тем, что он жил у инспектора; позднее я понял, что для этого у него были другие, более веские основания.

Общение с товарищами меня до известной степени мирило с гимназией и я был рад, что ее проходил. Этому я рад и теперь. Но сама классическая гимназия, ее худшего времени, эпохи реакции 80-х годов, оставила во мне такую недобрую память, что я боюсь быть к ней даже несправедливым. И эта недобрая память только росла, потому вероятно, что в том уродовании "духа", которое сейчас происходит в Советской России, как и во многих других новшествах "народной демократии", ясно выступают черты того худшего, что было в старой России. Они сейчас опять воскресают, только с невиданным прежде цинизмом.