Николай Наумов - Святое озеро

— Спасибо тебе, Харитон Игнатьевич, что ты облегчил мою совесть! — громким, радостным голосом прервал его Петр Никитич, вскочив с сундука. — А я, признаться, ехал к тебе… и не знал, как приступить… как сказать тебе…

— Про что это? — спросил он, не глядя на него, хотя по движению головы было заметно, что его как будто что-то кольнуло. –

— Совесть мучила меня, — продолжал Пехр Никитич, быстро ходя по комнате, — ну, думал, выгонит меня Харитон Игнатьевич и наругается досыта. И стоило бы, стоило, не похвалю себя.

— За что мне тебя бранить? Живем любовно, пакостей друг другу не делали, одолжались еще.

— Я ведь порешил с озером-то, продал его Калмыкову, знаешь ли ты это? — спросил Петр Никитич, остановившись против него.

— Ка-а-ак? — протянул Харитон Игнатьевич, меняясь в лице.

— Ныне приехал он в волость к нам, — продолжал Петр Никитич, будто не замечая перемены в лице и голосе своего собеседника, — затем, чтобы скупать, по обыкновению, у крестьян рыбу и посуду, зазвал меня к себе… подпоил меня, братец, бутылки две мадеры мы высидели с ним в вечер-то, разговорились о том да о сем… Черт меня и дерни разболтать ему про озеро-то… А парень ведь он, сам знаешь, разбитной, на все руки, и пристал ко мне; отдай да отдай ему озеро… а то, говорит, открою мужикам весь твой умысел… На пятнадцати тысячах и сладились.

— Сла-а-адились? — повторил глухим голосом Харитон Игнатьевич.

— Задаток уж взял! На другой день я только опомнился… а-а-ах да о-р-ох… да уж чего… сделано — не воротишь! Просто не знал, как к тебе глаза показать… И так ты теперь облегчил мне душу своим отказом от озера, что не внаю, какое и спасибо тебе говорить… Ехал-то я к тебе…

— Напрасно ехал-то, заодно бы уж и воротил мимо… — весь бледный, дрожащим голосом прервал его Харитон Игнатьевич.

— Все же сказать нужно было тебе.

— Какими же мне теперича глазами глядеть на тебя, скажи ты мне, а-а? — сжимая кулаки, спросил он.

— Ругай, ругай, как знаешь, кругом виноват пред тобой!

— Ругай! Да разве слово-то прильнет к тебе?

— Ну, плюнь мне в глаза, все же мне легче будет глядеть на тебя.

— Оботрешься… да такой же станешь, — дрожащим голосом сквозь зубы процедил Харитон Игнатьевич. — Вишь, какая совесть-то у тебя, а-а? — захлебываясь, заговорил он, не скрывая более своего волнения. — Меня-я, человека, что тебя нищего призревал, поил… кормил… ты сменял на первого попавшегося тебе на глаза, а-а-а?

— Спьяна поддел он меня, Харитон Игнатьевич, каюсь, спьяна! — жалобным голосом и с сокрушенным видом оправдывался Петр Никитич.

— Что ты теперича сделал со мной, а? Ведь я, в надежде на озеро-то, подряда лишился, что тыщи бы дал мне… — вскочив в свою очередь с сундука, говорил он. — Ведь я залоги, что внес, обратно взял… подлая душа твоя… знаешь ли ты это?

— Неужели! А-ах, боже мой, боже мой! — повидимому с ужасом произнес Петр Никитич. — Прости ты меня, бога ради. Вот что я наделал с тобой за твою-то хлеб-соль… А все вино… все это оно, проклятое!

— Ну, что я теперь делать буду?! — всхлопнув руками, произнес Харитон Игнатьевич. — И ты, подлый, еще в дом ко мне глаза казать приехал… — со слезами в голосе уже говорил он, — и тут еще, уж зазнамо обокравши меня… хлеб мой ел, вино мое пил!

— Отплачу, бог даст!

— Отплатишь! Знаю теперь твою-то расплату! Ну, помни же, Петр Никитич, — продолжал он, с азартом стуча кулаком по столу, — буду и я тебе друг… помни ты это… Я тебе это озеро поперек горла поставлю… уж коли не мне… так и никому оно не достанется! Помни!.

— Но ведь тебе же не нужно озера, ты сам сказал!

— Когда я говорил тебе это? Разве уж не решено было меж нами, что озеро будет обчее наше, а?

— Сейчас говорил ты мне! Припомни свои слова, не волнуйся! Минуты не прошло еще, как ты сказал мне, что и лета тебе не дозволяют этим делом орудовать… и что тебе не хочется меня обижать — брать половину дохода себе!.. чтоб я владел озером один, а тебя уволил… что ты и касаться к нему не хочешь!

— А… а… если… я, может быть… того, пытал твою душу, говоря эти слова, — заикаясь ответил он.

— Милый друг, ты и не сердись на меня, — переменяя тонна суровые ноты, заговорил Петр Никитич, — я когда продавал озеро Калмыкову, то так и думал, что ты согласился взять озеро за себя ради шутки, просто только испытывая меня. Вишь ведь ты какое чадо: у тебя на дню семь пятниц, ты сейчас скажешь слово, да тут же и отопрешься. Мог ли я надеяться, посуди, что, когда уж все дело будет обделано, ты снова не откажешься от озера? Оно так и вышло! Вот почему, когда подвернулся подходящий покупатель, я и согрешил пред тобой — продал его… прости!