Глеб Успенский - Очерки и рассказы (1862-1866 гг.)

Напившись вечером чаю, Чернилов напялил шинелишку, — вышел на улицу наблюдать…

Слякоть, тьма, с крыш каплет, — дождь только что шел; ни души… Смерть царит кругом.

Чернилов послушал эту тишину и произнес вслух:

— Хоть бы что-нибудь, хоть бы караул закричал кто… А ни-ни…

Еще послушал…

— Тьфу!.. чтоб вам…

Кому? Неизвестно… и зашагал по грязи…

— Пойду… авось наткнусь на что-нибудь.

Чернилов прошел маленький переулок и очутился в другой улице.

Та же тьма… Только издали, с самого конца улицы доносится чей-то голос:

— Я те, шкурья порода, бока те поправлю… Жила! Чортова кукла!..

— Сам съешь, — едва внятно доносилось с другого конца улицы. — Сам съешь!..

И опять смерть…

— Тут хоть что-нибудь… Но все-таки — что же это… Это не годится… Впрочем, подожду…

Опять постоял, послушал: мертвая тишина, — даже страшно.

— Ничего… Пойду дальше…

Третья улица, и третье царство смерти. Где-то вдали чуть ухнули сани, донеслись едва внятно два-три аккорда гармоники.

— Ну что же? будет ли что-нибудь? — спрашивал Чернилов себя и мертвое царство…

— Ничего не будет, — отвечал кто-то: будто и сам Чернилов, будто и само мертвое царство…

— Господи! — вздохнув, произнес Чернилов, подобрал полы шинели и зашагал дальше.

Недолго странствовал он… Через полчаса Чернилов сердито скидывал калоши в своей маленькой передней и ворчал:

— Натыкайся! Вот и наткнулся!

Жена, сидевшая в соседней комнате, сочла нужным испугаться и подумала: "Господи? что там такое? не пьян ли?.."

— И наткнулся! — сердито произносит муж, швыряя шапку через всю комнату… — Черти!

Жена взглянула на него и обмерла…

— Где это тебя угораздило? Царица небесная!

Муж стоял к жене спиной и молча срывал с себя сюртук, жилет и проч.

— Думал, на факт, ан на пьяного наткнулся… Чтоб вам всем издохнуть, — говорил Чернилов, сердитыми руками надевая халат, схватил свечку и торопливо вышел в сени…

"Ну! втюрился!.. — размышляла жена: — истинно, как это говорится: сухо, по самое ухо…" Из сеней муж воротился спокойнее…

— Ну, в другой раз будешь умней, — сказала жена.

— Теперь ты меня хоть озолоти, — так я ни-ни-ни, боже мой, на это дело не пойду…

Чернилов говорил это без особенного сердца и развешивал около печки свое грязное платье.

Дня через два успокоившийся Чернилов решился в последний раз попробовать удачи посредством последнего источника для наблюдений — щели… И задумал совершить это тихонько от жены… Случай представлялся отличный: в гостинице остановился уездный чиновник, и множество канцелярской мелкоты хлынуло к нему за поживой… Это уж факт — настоящий… Чернилов рад был, что подкараулил, наконец, врага; вот он у двери… Глаза его прищуриваются в щель и видят множество беззаконий…

— Вы, Егор Кузьмич, нам уж поровну, — а то ему два целковых, а мне всего шесть гривен… — говорит мелкота приезжей поживе.

— Тебе-то за что?

— А как же-с?..

— Вот тебе еще двугривенный…

— Да как же это можно? — говорит мелкота обиженным тоном.

— Не пикни!

— Нет, пикну! Всем по целковому да по два, а мне — восемь гривен. Хуже я кого?.. Не пикни.

— Замолчи, — вон выгоню…

— Их, батюшка мой! какие приужасные ужасти, — издевается канцелярская мелкота, чувствуя обиду: — кто бы попробовал…

Пожива грозно вскакивает со стула, мелкота стремится к двери…

"Это факт, можно сказать…" — думает Чернилов и вслед за тем кубарем стремится с длинной лестницы трактира, страдая под напором собственной тяжести…

"…можно сказать, положительнейший факт!.." — додумывала голова, очутившись на улице, и более думать на эту и вообще на какую бы то ни было тему не продолжала, потому что это была уже вовсе не та голова, которая размышляла на плечах Чернилова за минуту перед тем: от верхнего края до нижнего — на физиономии воздвиглись рубцы, по числу ступеней лестницы, и всю эту ужасную сцену разрушения освещали несколько фонарей, разместившихся в изобилии на лбу, висках и проч. и проч.

На улице ходил народ, и поэтому Чернилов тотчас же вскочил на ноги и устремился куда потемнее…

"…И разрази меня гром… ежели я… хоть единожды… — слышалось жалобно из тьмы. — И с детьми и с женой лучше по миру буду, нежели… Провались я сквозь землю… Ах ты, владычица!.."

Чернилов бормотал это, обтираясь наскоро и по возможности приводя себя хоть сколько-нибудь в порядок.

Придя домой, он прямо стал против жены и сказал: