Давид Маркиш - Стать Лютовым

- Ну почему только писатели...- с сомнением улыбнулся Иуда.- По закону жанра вы должны мне теперь сказать: "А вы тоже женаты на балерине?" И погрозить пальчиком. Ну?

- И не подумаю,- сказала Катя.- И потом я никому не грожу пальчиком, никому.

- Тогда кулаком? - разыгрывая испуг, спросил Иуда.

- Да нет же! - сказала Катя.- Это жеманство, кокетство, как хотите. Это мне не нравится. А я хочу жить, как мне нравится.

- И получается? - заботливо спросил Иуда.

- Не всегда,- сказала Катя.

- Да, это трудно...- согласился Иуда Гросман.- А что это вы говорили насчет общих знакомых?

- Григоровича знаете? - спросила Катя.- С бородой, высокий.

- Наркомпросовский? - уточнил Иуда.- Сева? Ну, конечно! Он одно время курировал библиотеки, потом театры. Этот?

- Этот,- сказала Катя и удовлетворенно кивнула головой.

- Хороший парень, но слишком старательный,- сказал Иуда.- Зануда. Станет наркомом когда-нибудь, ему это подойдет.

Иуда Гросман ошибся. Одиннадцать лет спустя, в июне 1938, Всеволод Григорович, осужденный за левотроцкистскую контрреволюционную деятельность и шпионаж в пользу Франции, умер от цинги в лагерном бараке, на Колыме. Его семья была сослана на бессрочное поселение в Центральную Сибирь. Освободившись из ссылки после смерти Сталина, его сын от второго брака эмигрировал в Израиль в середине 70-х годов, стал там раввином, возглавил радикальную религиозную группировку "Праведные мстители" и 3 августа 1993 года погиб в стычке с арабами в древней столице Израильского царства Хевроне.

- А я раньше жила в Париже полгода,- сказала Катя.- Прежде чем меня сюда перевели.

- Да? - сказал Иуда.- Ну вам везет... Давайте зайдем куда-нибудь перекусить, а потом поедем кататься.

- Вы, правда, хотите кататься? - спросила Катя.

- Нет, - сказал Иуда.- Чего я сейчас хочу - так это держать ваши руки в своих. Или в Берлине не принято так говорить девушке сразу после знакомства?

- Тут за углом ваша гостиница,- сказала Катя и просунула свою ладошку ему под локоть.- Идемте.

Руки ее были душистые, яблоневые. В зеркале, с наклоном висевшем против кровати, он видел, как она обнимала его: доверчиво, бережно. И маленькие твердые ладошки плавали по его нескладному телу.

- Это смешно - быть вместе и называть друг друга на "вы",- сказала Катя.Но ведь вы Иуда Гросман!

- Верно,- сказал Иуда.- А вы Катя Мансурова, каучуковая девочка... Кстати, почему?

- Занималась гимнастикой,- сказала Катя.- Могу сложиться в серп и молот, у меня даже грамота есть.

Она спрыгнула с кровати и, без усилия встав на руки, на ладошки, торжествующе глядела на него снизу вверх. Распущенные ее волосы, легкие, темно-ореховые, упав, почти касались пола, розовели ровные крепкие соски маленьких круглых грудей, и над плоским сильным животом, как резное навершие, темнел выпуклый треугольник.

- Красиво,- сказал Иуда.- Ну вставай, вставай. Хватит.

За окном стояла темнота, неяркий свет торшера заливал просторную комнату. На стене, оклеенной золотистыми обоями, висела картина в широкой золоченой раме: распластанный фазан с откинутой мертвой головкой, красное вино в бокале, охотничий нож с рукояткой из ножки косули, с черным раздвоенным копытцем.

- Иди сюда,- сказал Иуда, садясь на край кровати.- Можешь встать ко мне на руки?

Она взглянула непонимающе, сказала:

- Могу.

Ему хотелось бережно сжать ее маленькие, великолепной лепки ступни в своих руках, ощутить округлость золотистых яблочных пяток и нежную, летучую тяжесть всего ее стремительного тела. Он вытянул руки, уперся локтями в колени и просительно раскрыл ладони.

- Давай!

- Подойдя и чуть изогнувшись в поясе, она коснулась пальцами его плеч и шагнула вверх, легко оттолкнувшись от пола. Руки его задрожали от напряжения. Он хотел подняться, пройти, держа ее на руках, по комнате, по ковру - и не смог. Уловив его желание и его немощь, она спрыгнула на пол и уселась рядом с ним на краешек кровати.

- Пойдем ужинать, милый? - спросила она и погладила его по лысеющей голове.- Я останусь с тобой до утра, если хочешь. Я могу.

Он поглядел на нее, улыбнулся благодарно.

- Знаешь,- сказал Иуда,- я иногда жалею, что чего-то не сделал в жизни.

- Ты? - то ли удивленно, то ли недоверчиво спросила Катя.- Иуда Гросман? Жалеешь?

- Да, я,- сказал Иуда.- Вот сейчас я пожалел о том, что никогда уже не стану цирковым гимнастом. Ни-ко-гда.

- А я знаешь о чем жалею? - спросила Катя.- Что не доживу до двухтысячного года. 31 декабря, елка, тысячелетие кончается... Может, это глупо.