Дан Маркович - Белый карлик

-Гриша, что делать будем?.. - как-то спрашиваю, уже вечер, темно, а ее нет и нет.

- Костя, о чем ты думал, когда остановился?..

- Ни о чем, - говорю, - мгновенное движение.

- Вот именно, ты как нормальный поступил. Делай, что можешь, я считаю. Сам-то вырос, несколько людей помогло. Также и она... если повезет. Можно, конечно, запереть, так ведь сбежит. И из детского дома удерет. У нас все же лучше.

Я с ним всегда согласен, хотя постоянно возражаю. А теперь ничего не сказал.

В апреле, как только потеплело, она исчезла. Захватила с собой деньжат, все, что у нас в ящике валялись. Кто что получит, мы туда бросали, заглянем - есть еще, и спокойно живем, лишнего не надрывались. Копейки, курам на смех!..

Дали, конечно, объявление, но там жирные морды, банда. Ничего не обещают. Говорят, рванули, наверняка, на юг, другая страна и море теплое. Ходил к их пристанищу, смотрел - горячие трубы, люки, пещерки, ходы всякие... с выдумкой приспособлено к нашим холодам. Нет их, всех, с кем она была. Взрослые на месте, и малыши есть, а этих, ее подружек, ни одной. Сказали нам, что они все разом снялись, и что каждый год такое движение перелетных птичек, кто возвращается, а кто и нет.

Тоскливо стало, жалко, но и облегчение у меня, что скрывать. Все-таки, я не приспособлен к воспитанию.

- Еще вернется, - говорю Грише. Он больше меня переживал, под старость мужики слезливы. Зимой ни разу не надрался, а теперь всякую осторожность потерял.

- Так до ста не дотянешь... - говорю ему. А он отвечает:

- Сколько протяну, столько мое. Затеряется она. Сейчас и взрослые теряются.

Глава седьмая

***

А в мае началось еще одно событие. Смотрели телевизор.

Глазеем в ящик, как же... Хотя все в нем возмущение вызывает. Нормальные люди еще сохранились, но их загнали в ночь, а это для меня беда. Мне лучше всего писалось с пяти утра, но для этого надо вовремя ложиться. Не выдерживаю иногда, смотрю до двух, зато утром глаза песком засыпаны. Днем только за едой. Пообедали, и пусть экран отдохнет, расходимся по делам. Немудреные делишки для пропитания. Не суетимся, как многие, но чуть-чуть приходится, на самое необходимое. А эти, новые... пусть они на своем золоте потеют, трясутся, пусть друг друга перережут, перестреляют... хрен с ними, вот что я вам скажу.

Значит, по утрам пишу. До половины не добрался, до чего тяжело... Затягивает меня то время, а верных слов не хватает. Вот напишу про Давида, и никогда больше, о чем еще?! Я просто не представляю, о чем бы я еще мог написать... А возвращаться к своим шуточкам, рассказикам смешливым... чувствую, не получится.

Сижу как проклятый, но больше трех часов не могу!.. Слова кончаются или такие лезут измочаленные, что пугаюсь и бросаю. Днем, если что придет в голову, нацарапаю пару слов на память, а по серьезному не удавалось. На следующее утро проснусь пораньше, встану, протру водой лицо, оно после ночи чужое, и сажусь в свой уголок.

А ветер неуклонный, бешеный, продувает нашу ячейку от окон до входной двери и наоборот, и я сижу в переплетении потоков, один холодней другого. Делать нечего, будем травиться... Впускаю в дом газ, поджигаю на выходе из горелки, огонек этот, с виду слабенький и ненадежный, совершает чудо. Сначала теплый воздух спешит наверх, выгоняет холодный из-под потолка, и даже круговерть усиливается, борются потоки... Но минут через десять чувствую - потеплело. Беру ручку и начинаю.

Так и подмывает обернуться, но знаю, коляска за спиной пуста. Когда не думаешь - ничего, когда вспоминаешь - тяжко. Еще хуже, когда представляешь себе, как она, где... чего только не представишь... Никакая мысль не сравнится по силе с простой картиной перед глазами.

Но постепенно все забываю, ставлю новые слова... Первый заход, меня хватает на час с небольшим. Потом перерыв - пью чай. Чайник давно сипит, возмущается. Завариваю в пиале две чайные ложки сухого гранта, он черный и горчит. Так нужно, сижу и думаю, это перерыв. Дальше трудней, буду цедить слова, в мусор кидать сравнения...

Если за три часа образуется страничка, я доволен.

Тем временем за окном неохотно и медленно светает. Гриша зашевелился, копается, он с утра в плохом настроении, пониженное давление, говорит.

Да, так вот, событие... Смотрели телек.

***

Как всегда, разговоры о войне. То лица, искаженные гневом, то по-идиотски задумчивые, то все бандиты, то печалимся о мирных жителях, которых кот наплакал, остальные партизаны... То мириться хотим, то бороться беспощадно, то разговаривать, то никакого вам базара, топить в сортире... Годы проходят, и нет просвета. Нет смелости признаться - не туда попали... Пускай живут как хочется, раскинут свои кланы и роды, тейпы и отряды, имеют по сто жен, судят по своим понятиям... Хватит им за двести лет от нас, хватит! И нам хватит, с нашим плоским рылом, бесконечными равнинами... мы не горный народ. Свои у нас неурядицы и разборки, разве мало простора и беспорядка на родной земле? Отдай чужое и уйди. Пора жить по-человечески дружелюбно, просто, по карману скудно, заботясь о себе, выращивая детей...