Дан Маркович - Остров

Обычное дело, мы сами так за собой убирали, только удивило количество стекол, в каждой коробке около сотни, между ними бумажки с записями.

- Записи бросай в урну, я потом вынесу, - он сказал, и вышел.

На каждой полке десять- двенадцать коробок, полок шесть, значит... тысячи стекол, вот это да...

Я уже очистил три полки, раковина забита стеклышками, раствор поднялся, вот-вот через край... Вошел Алим, понял, что в раковину не поместится, открыл пошире вытяжной шкаф, в нем огромный сосуд типа аквариума, насыпал в него кучу щелочи, налил воды и велел дальше складывать туда. Я еще подумал, вдруг сосуд не выдержит, треснет... Он поймал налету, говорит - "стекло химическое, скачки температуры ему нипочем". То есть, ничто нам не помешает, он сказал. Взял урну с бумажками, ушел, через минуту принес пустую и снова вышел.

3.

Что-то меня настораживало в этом деле. Я думаю, размах работы поразил, уж очень много было стекла... Осталось полторы полки, я решил сделать перерыв, осмотреться, что за помещение, и вообще... что-то меня смущало...

И, стоя рядом со столом, я, наконец, повнимательней огляделся.

Место Халфина, вот где я оказался. Его кусок пространства, можно сказать, вселенной, а я вперся своими сапогами. Он здесь работал и, похоже, нередко ночевал на рабочем месте. В дальнем углу старый диванчик, на нем рыжее выцветшее одеяло, вместо подушки плотно свернутая куртка, я видел, он в ней как-то возвращался из колхоза... сапоги, на плече лопата... лицо... Кто-то из девок сказал тогда - "нездешнее лицо", и еще "он как Блок Александр, такие глаза..." Иногда дуры попадают в сердцевину. Он шел и нес свое лицо через серый дождик, нес на высоте...

Рядом с топчанчиком стул, на нем большая темно-коричневая кружка из толстого фаянса, в ней остатки чая, рыжего от крепости, выпавшего в осадок. Говорили, он заваривает полпачки на кружку, так оно и было. О нем много знали, городок маленький, студенты, преподаватели, а он здесь давно. О себе говорить не любил, но за годы, конечно, накопилось, и тем, кому интересно, ничего не стоило узнать. Девушки старались, а мы узнавали от них.

Он воевал, последние два года, в этих местах ранили, в Прибалтике, остался после лечения, учился в Университете, начал работать здесь, на кафедре. До войны семья его, родители, жили в городишке под Курском, и все погибли, все, он и не вернулся туда.

Я был наблюдательным, "у тебя глаз хороший", он как-то сказал мне, а потом, едва улыбнувшись, добавил - "внимательности маловато..." Вот и я говорю, замечал, а не видел, к своим выводам пришел через годы, когда стал думать о том, что заметил. О Халфине много думал. Он был странный, конечно, человек. Думаю, изначально домашний, очень привязанный к родным, к семье. И не сумел пережить их гибель, один остался. Как ребенок, которого ударили по ногам, иногда перестает расти, так и он, только в другом, внутреннем смысле, остановился - не стал взрослым человеком. У него не было никаких жизненных целей, простых задач, обычно возникающих при взрослении: добиться успеха, окружить себя семьей, построить дом, наладить жизнь, чтобы полегче, веселей стало... Я не говорю - деньги, какие тогда деньги!.. но просто ничто его не привлекало - ни еда, ни одежда, ни еще что-то... Когда-то дали общежитие, студенту, он до сих пор и жил там, среди неустроенности, ночного веселья... правда, в своей угловой комнатке, но похожей на щель, четыре метра... кухня общая, в конце огромного коридора... Никогда не жаловался, не требовал, ему было все равно. Пил, но не больше других, и Алим пил, и вся кафедра, спирта - море. Женщины? Тоже странно, к нему словно липли, он не возражал, но никакого азарта, пыла, даже оживления, тем более, напора... одни уходили, приходили другие... он как бы плыл, опустив руки, плыл...

Он был неряшлив и расхлябан в жизни, ходил по комнате как по лесу, словно не понимая разницы... иногда казалось, сейчас плюнет на пол, или отойдет в угол, расстегнет штаны... Что поделаешь, так казалось. Алимов морщился - "свинарник развел...", но терпел, потому что знал: пять занятий подряд - зови Халфина, картошку собирать в дождь - опять Халфин... А вот за работой... другой совсем. Обычные его движения медленные, рассеянные, а здесь - быстро, изящно, точно, не выпуская папиросы изо рта...

Как-то я пытался справиться с руками, в одной пинцет, в другой пипетка... третьей не хватало!.. Он молча наблюдал, потом говорит:

- Ч-что ты вцепился... Д-держи легче. П-плечо опусти. Кисть поверни... В-в-от так.

Н-не борись.

Н-никогда. Н-не борись ни с кк-ем.