Дан Маркович - Жасмин

Как-то зашел в библиотеку с очередным заданием, убей, не помню, у меня другое на уме было. Полина, как всегда, среди книг, я подошел, кругом никого, она обернулась, зубы блеснули, не успел опомнится, она прижимается ко мне - "дорогой..." и все такое... Тут дверь зашелестела, и она мне шепотом - "приходи сегодня ко мне, часиков в семь", и убегает к посетителю.

Ты знаешь, у меня Наталья, серьезный интим, много печального, может, под настроение расскажу, а сейчас про Полину, тебе веселей станет.

Я в лихорадке до вечера, отмылся, переоделся, пришел, стучу, слышу, бежит к двери, встречает... Тут же объятия и все такое не для посторонних, да?.. знаю, ты не любишь, "интим только для двоих, такое мое воспитание..." Но ничего особенного пока не случилось, тут же ужин, бройлерное крылышко, бокалы, кислое-прекислое вино, проглотил кое-как, зато очень культурно, хлеба мало, гарнира мало, фрукты в виде разобранных на мелкие дольки яблок, даже кожуру обдирает, настоящие "их нравы". Потом серьезней дело, пятимся в спальню, начинается постепенное снимание носильных вещей, все медленно, как в кино, трудно вынести, я такие штуки не люблю, ужимки-игры эти, но вот добираемся до трусов, на ощупь, потому что полутемно, культурный интим, она говорит, никакой поспешности и грубости не терпит.

Ну, что тебе дальше-то сказать... Вдруг я понимаю, или ощущаю... Полина вовсе не Полина, а очень знакомое, привычное явление под руками, то есть, она мужчина! Я настолько поражен, что руки-ноги отнялись, стою с открытым ртом, и она, или он, в тот же момент поняла.

- Так ты не знал? - еще и удивлена, представляешь, а потом говорит:

-А что ты имеешь против? Я по твоему виду поняла родственную душу, не стыдись, не сопротивляйся влечению...

Я хватаю одежды и в переднюю, а она, оказывается, с юмором мужчина, понял, что напал на дурака. Упала в кресло и ну хохотать, без трусов, ноги раскинул и оглушительно хохочет, сначала женским голосом, а потом все гуще, ниже, и наконец, настоящим мужским басом...

Малов, я несколько этажей пробежал без ничего, к счастью пустынно было на лестнице, там стекла выбиты, везде досочки, фанерки, небогато живем, зато полумрак спасает... за трубой мусоропровода поспешно приоделся, и чувствую не могу, все съеденное и выпитое решительно выпирает из меня, и так свирепо вывернуло наконец, только вспомню - горло саднит. Как однажды на Новый год, помнишь, пришлось выпить водки полстаканчика, ты меня ругал и отпаивал нашатырем.

Через неделю спрашиваешь:

-Ну, как, прочитал?..

- Еще не был, прости...

Пришлось записаться в центральную библиотеку, это далеко, минут двадцать ходу, а мы не привыкли к расстояниям, живем среди полей на пятачке.

Малов, зачем это он, какое в этом удовольствие может быть, не понимаю. Меня за руку мужчина возьмет - противно, не то, чтоб целоваться, как некоторые, особенно начальство, или эти, как ты говоришь, "кремлевские недоумки", прямо по телеку, да? Захаров, знаешь, знаешь, бухгалтер на мамином месте, кругленький, ласковый такой, мягким голоском, "Саша, Саша...", и обязательно руку пожмет или плечо... а еще поэт, стишки, жизнь прекрасна и удивительна... Значит, и он?..

Оказывается жизнь пропитана неожиданностями даже в таком простом вопросе.

А Наталья - это Наталья, никаких подвохов, ну, ты о ней знаешь, молчу.

x x x

Жара спала, кончилась природная аномалия, как ты говорил, и еще - "в наше время май был май, а не июль"... Работы мало, одна грязь да бумажки, да у мусоропровода - ящики на машину взвалил и свободен. И рано утром есть немного, за ночь из окон накидают вниз - ящики, тряпки какие-то, бутылки разбивают об асфальт, но я это быстро ликвидирую, дорожку, конечно, подмету свою, пообщаюсь с ней, и к тебе, завтракаем вместе, разговариваем о жизни, да? Потом ты на машинке щелкаешь, а я иду к Жасмину, к другу своему.

Наверное, он не знает еще, что мой друг, но это неважно. Я сижу, кресло драное выставил на балкон, к нему подвинул, но дистанцию соблюдаю, все-таки серьезный зверь, характер у него нелегкий, да еще инвалидность, что значит собаке, да еще такой могучей, лежать целыми днями! Лапы, видно, не болят у него, но и ходить не могут. А он и не пытается, при мне никогда, а может тайком пытается?..

Он теперь голову хорошо держит, высоко, и глаза больше не мутные ясные, светлые, очень холодный взгляд, он свысока на меня смотрит, но я думаю - пусть, только б не страдал.

Я ему понемногу всю свою жизнь рассказываю, про Наталью, про Полину этот случай, про книги, как постепенно начинаю признавать их, хотя трудно дается, про воздух, землю, огонь и воду, ты мне рассказывал, помнишь, и про дорожку свою, и про тот случай, когда меня побили... и про рисунки, даже показал несколько, а он не очень интересовался, понюхал и отвернулся. Но слушает внимательно, а устанет, голову на лапы и смотрит на волю, и я вижу, в глазах у него тоска, тоска - растет, приближается... Я тут же бегу, ищу что-нибудь вкусное, чтобы отвлекся, зарплата у меня теперь быстро истекает, но это ерунда. Ты, правда, иногда вздыхаешь, "Саша, ты есть перестал". Ем, ем, мне много не надо, и все равно, что жевать, ты знаешь, Малов.