Грачья Матевосян - Наша бестолковая жизнь

Арто пошел в ванную, смочил руку под краном, пригладил волосы, потом глянул на себя в зеркало, поправил галстук, затянул узел потуже: а что, красавец, да и только! Парень, смотревший на него из зеркала, вовсе не выглядел отвергнутым. Вот только он не припомнит, чтобы еще когда-нибудь гляделся в зеркало среди ночи. Он улыбнулся. Ну разве это улыбка отвергнутого? Если при свете да с такой улыбкой к жене подойти... На секунду он задумался, потом покачал головой и на цыпочках вошел в спальню. Жена, надо думать, спит сладким сном. И ладно, но не может же он уйти, не простившись с ней, - она имеет на это полное право. Жена все-таки: детей ему в муках рожала, над хозяйством спину гнула, дом теплом наполнила. И стоило им из-за ерунды ссориться! Во всяком случае из дому с тяжелым сердцем нельзя уходить. "С женой ссориться - все равно что с домом своим в раздоре быть". Это его, Арто, собственные слова. Были б не его, а какого-нибудь древнегреческого философа их бы всюду цитировали, называли бы "мудрым изречением". Но поскольку их говорит он, Арто, да еще про себя, да к тому же среди ночи, то даже собственная жена их понимать не хочет. А ведь он уходит, отправляется странствовать по свету - разве не должна жена пожелать ему доброго пути, броситься на грудь, поцеловать жарким поцелуем и шепнуть на прощанье заветное слово? Не вслух проговорить, так одними губами прошептать, глядя мужу в глаза. И тайком ото всех плеснуть ему вслед чистой воды. Вот как надо! Арто погладил теплую, румяную от сна щеку жены, зарылся пальцами в разметавшиеся по подушке волосы. Потом сказал себе: не подкаблучник же ты, Арто! Будь, наконец, мужчиной, решил уходить - так уходи. Люди сейчас сплошь и рядом закрывают дверь своего дома и уходят кто куда. Ничего не поделаешь, жить-то надо. Работы нет, молодежь едет кто в приграничные районы, кто в Карабах. Ты не в Россию уезжаешь, не в Германию, не в Америку и, слава Богу, не воевать едешь - ты всего-навсего уходишь из дома. Правда, хоть ссоры-обиды у них и раньше бывали, но среди ночи из дому уходить еще не случалось. И все-таки, решил Арто, прямо сейчас, в ночь, и надо уходить. Жена утром глаза откроет - глядь, а его ни в постели рядом нет, ни в доме нет. Холодильник полный, в кладовке всего навалом, деньги, слава Богу, есть - он может не беспокоиться: многим трудней приходится. Что осталось сделать? Он высвободил пальцы из волос жены и про себя, а может, полушепотом в ночной тишине проговорил: "Детям скажешь, отец велел, чтобы слушались, учились как следует и мать не сердили. Будут спрашивать, куда подевался, придумай что-нибудь веселое: скажи, с другой планеты срочно вызвали". Жена точно так же, то ли мысленно, то ли вслух, ответила: "Глупая твоя голова, что я тебе, курьер, что ли? Сам и скажи". И отвернулась к стене. А если бы и не отвернулась, все равно в темноте не разглядела бы, каким ее муж франтом вырядился, даже галстук повязал, словно на официальный прием собрался.

Арто вышел во двор. Вот она, ереванская ночь: черным-черна, беспросветна, и горожане, словно поддавшись колдовству ее темных сил, проваливаются в сон до первых рассветных лучей. При свете дня каждый сам себе хозяин, а ты сумей-ка, Арто, ночью быть себе хозяином - вот сейчас, прямо в ночь, отправляйся в дорогу. Хороша ночка, для ночного путника в самый раз! Выбери себе в небе звезду и на всем пути не теряй ее из виду. И когда рассветет, тоже не теряй, помни, где она, твоя звезда.

Эх, что за ночь, прямо как у них в деревне! Что это ему их деревня на ум пришла, никак он туда ехать надумал? Вот где благодать что днем, что ночью! Не то что в городе: одни заботы, беготня да суета. У него, благодарение Богу, все есть, чужому куску завидовать не приходится, но вот по деревенским рассветам соскучился, это да. Уж если в такую минуту он не забыл, какие в деревне рассветы, какие вечера, значит, жизнь продолжается. Нет, он вовсе не поэт, он экономист, специалист по финансам. Но мечтой его жизни всегда было найти способ использовать солнечную энергию. Ведь у кого еще столько солнца, сколько у нас! По солнцу деревенскому он тоже соскучился. В институте он был не из последних, со своей мечтой аж до Санкт-Петербурга добрался и, если бы не развал Союза, определенно многого бы достиг. В страшные дни землетрясения всем, чем мог, людям помогал, тогда впервые и ощутил, как щедра на помощь его рука: кому-то и она слезу утерла. И позже, что бы ни приходилось делать, он делал на совесть: спасал раненых солдат, провожал в последний путь погибших. Он щедро отдавал, что мог, но ведь все не отдашь, так что и собственный дом у него есть, и машина есть. Вот сейчас он сядет за руль и помчится в свое село. По пути, в Апаране, поглядит на звезды, а к рассвету будет уже в деревне.