Виктор Мельников - Операция средней тяжести

- Скажи, Виталий Георгич, а почему ты все-таки остался?

- Жалко тебя стало, - тоже перейдя на "ты", вздохнул Головин. - Шумилов сбежал, как Керенский. Ну и что бы ты один сделал? Впрочем, наверно, все бы получилось. Напора в тебе много. Вот я и решил твою славу на двоих разделить. Как ты думаешь: за этот поступок меня на пенсию пораньше не отправят? Хорошо бы...

- Эх, дружище ты мой лысый. Да ведь это... Это поступок, понимаешь?

- Что вы все - лысый да лысый, - театрально выпрямил плечи Головин. Моя лысина - это те же твои кудри, но в конечной фазе их развития.

Посмеялись.

В конце дня Баталов позвонил главному - не было сил подниматься на верхний этаж. Попросил разрешения уйти пораньше.

- Конечно, конечно, - согласился главврач, информированный коллегами о происшедшем в хирургическом отделении. - Простите, что сам этого не предложил.

Такая вежливость была внове. Приятно.

Он положил трубку, и словно обожгло - а где, собственно, теперь твой дом? Что с Альбиной? Знает ли о случившемся, о том, что обсуждает, наверное, весь город? Пожалуй, нет. Если б знала, позвонила бы или прибежала. Уж он-то знал собственную жену.

Надел пальто, выключил в кабинете свет и запер дверь. В коридоре слышалась музыка - где-то в палате работал телевизор. Баталов направился к выходу. Но перед стеклянными дверьми столкнулся с Эммой. Ее зеленые глаза смотрели на него вопросительно.

- Вместе идем?

- Нет, наверное... Схожу домой, вещи заберу... Хотя бы электробритву...

- Не ходи! - прошептала, схватив его за руку.

- Нельзя не идти! - оборвал он ее. - Надо...

Эмма сникла, кровь отхлынула от щек, обозначились вдруг морщинки на лице.

- Долго не задерживайся, - выдохнула она и отошла в сторону.

С тяжелым чувством вошел Баталов в родной подъезд. Отпер дверь. Свет не горел, только в спальне торшер. Альбина не вышла ему навстречу, не помогла, как всегда, раздеться. Баталов разулся и молча прошел в спальню.

Жена сидела у зеркала за туалетным столиком и растирала крем по щекам, вокруг глаз. Не оглянулась. Двуспальная кровать была разобрана только с ее стороны, а на другой половине аккуратными стопками лежала его одежда рубашки, пижамы, майки... Все выстирано, выглажено. Рядом стоял пустой чемодан.

Закололо сердце.

- Все собрала? - выдавил он.

- Как видишь.

- Спасибо.

- Не за что. Не могу же я допустить, чтобы твоя новая жизнь начиналась со стирки.

- Альбина, прости, что так вышло, - проговорил Баталов. - Это как болезнь. Лечить, конечно, можно, но тогда надо самому чуть-чуть умереть...

- Конечно, лучше пусть другие умирают, - ответила жена. - Я тебя не держу. Раз так случилось, то какая вместе жизнь. Уходи, не рви душу.

- Да-да, конечно, - ответил он. - А почему не работает радио, телевизор?

- Не до них. Весь день собирала мужа в дорогу.

- Не ерничай, пожалуйста, - попросил он, отодвинув белье и садясь на "свою" половину кровати. - У меня сегодня был тяжелый день... Язва, аппендикс...

- Легкие?

- Средней тяжести.

Он неожиданно ойкнул, схватившись за сердце.

Альбина встала, наблюдая за ним. Никогда еще муж не был так бледен. Подумала: "Переживает, ничего... Пускай". Почти не сомневалась, что Алексей не уйдет. И дочерям не собиралась сообщать. Отключила телефон, чтобы остаться один на один со своей бедой.

- Может быть, корвалолу дать?

- Не знаю... Не знаю... Может, отпустит? - Вспомнил хохла Геращенко, его слова: "Может, промоет?" Хотел улыбнуться, но острая боль вновь пронзила грудную клетку. Зашлось дыхание. И он повалился на неразобранную кровать, роняя на пол стопки белья.

- Боже мой, - вдруг поняв, что это серьезно, прошептала Альбина. - Я сейчас... Я "скорую"...

Он терял сознание, погружаясь в кромешную тьму.

Это был какой-то черный тоннель, и Баталов несся в нем с непостижимой скоростью к ослепительному свету. И вдруг темнота кончилась. И наступил свет. И оттуда, из глубины, послышался шаляпинский голос: "Ты готов?"

Не было ни времени, ни боли, а только легкость, бесконечная легкость. И Баталов сказал: "Да...". И тут мучительный стыд вновь ожег его нестерпимой волной.

"У меня же там ребенок должен родиться... Бедная Эмма... Разве любитьэто грех? Стыдно. Получается - я их бросаю..."

Кто-то бил его по щекам. Баталов открыл глаза. Рядом стояла его Альбина - бледная, перепуганная.

- что это было? - спросил Баталов.

- Думаю, ты побывал на том свете.

Он сел. Странное ощущение пустоты в груди. Пустоты там, где должно быть сердце.

- Кажется, прошло... - Баталов с трудом поднялся и стал собирать в чемодан разбросанную одежду. Он складывал ее стопкою, разглаживая ладонью, ощущая тепло от этого прикосновения.