Иван Мележ - Горячий август

- А как ты думаешь, - вдруг снова обернулся к Насте Мартин, --- почему я насупился?

- А кто ж тебя знает? Тебе /к как будто видней.

- Видней-то видней, правда. А ты всетаки догадалась бы, если бы сколько-нибудь подумала. Может статься, у председателя от лени поясницу ломит? А может, он тревожится, что на поле ячмень осыпается, а тут разлад, ссора между двумя бригадами?

В полукилометре дорога поворачивала направо. От поворота она была обсажена густым березовым молодняком. Когда.

Мартин и Настя подъехали к повороту, из, за придорожных деревьев показалась подвода, нагруженная мешками. За ней вторая, третья., четвертая.

Еще издалека Мартын узнал, что это обоз с хлебом из их колхоза, из "Партизана". Он соскочил с телеги и пошел навстречу колхозникам.

- Сегодня все вывезли? - спросил Мартин у. старшего по обозу - Рыгора Макарчука.

- Рожь вывезли, сколько было намечено, полиостью, словом... Плохо, что пшеницу еще не везем, - ответил тот, идя рядом с возом.

- Намолотим и пшеницы. Теперь ведь все покуда цепами бьем. Вот послезавтра окончим жать, да молотилка приедет - обещали в эмтеэсе, тогда покажем! Да, чтоб не забыть, слушай, Рыгор: сдашь хлеб, заезжай в сельхозснаб, забери запасной нож для жнейки. Скажи1, а как там, дома, все в порядке?

- Все. Л что может случиться? Работают.

Мартин, успокоенный, вернулся к Насте.

- Из головы не выходит ваша ссора, - продолжал он прерванный разговор. - Будто какая-нибудь гайка в машине покрошилась - так и в нашем колхозе. Крутится колесо, бегает, как полагается, но скрипит. Ты только за свою бригаду болеешь, тебе хлопот мало, а я за весь колхоз отвечаю. Про весь колхоз мне одному думать, что ли?

- Что ж, большому коню большой хомут, - с усмешкой перебила Настя. - Ты .6 вот про Алену меньше думал, тогда б легче было. - Потом добавила горячо и серьезно: -:: Ты что ж хочешь, чтоб я помирилась? С ней не то что мириться, а...

ее, может быть, судить нужно, ту, твою хваленую Алену. А ты еще прикрываешь!

- Чем же ты докажешь, что Алена виновата?

- Нечего доказывать. Я и так знаю,

что она. Видно по очам, кто ходит по ночам.

- Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты начала ссору, а теперь ни за что ославила человека...

- Ты меня не агитируй мириться! - отрезала сердито Настя, спустила с телеги загорелые упругие ноги в туфлях с высокими каблуками и стала с силой стегать кнутом по запыленной придорожной траве. - Когда захочу, сама приду, протяну руку.

Я хоть и в юбке, а смелости мне не занимать...

Председатель стал молча свертывать самокрутку. Табак как будто нарочно рассыпался в непослушных пальцах. Несколько раз чиркнул спичкой, спички на ветру гасли. Он бросил вожжи Насте, спрыгнул на землю, но неудачно наступил на раненую ногу и едва не заскрипел зубами от боли. Заслонив ладонью спичку от ветра, он закурил. Телегу не стал догонять, а шел поодаль от нее. Думал неласково:

"Баба упрямая, попробуй уговори ее. "Когда захочу, сама приду". Жди, когда ей пожеластся притти! Возись тут с ее капризами".

Так он шел долго. Вокруг в сухом зное августовского дня изнывали поля. Его взгляд останавливался то на голой пожне, первом знаке .прощания с летом, то на белесых разливах несжатого ячменя, то на зеленой запыленной ботве картофельника.

Ржи уже не было видно, а пшеница и яч мень еще кое-где стояли.

Мартин раза три сворачивал с дороги и, шаркая сношенными кирзовыми сапогами, шел по жнивью, хозяйским глазом привычно присматриваясь к приземистым бабкам, к умятым колесным дорожкам. На одном поле, кое-где на стерне, где стояли раньше бабки, Мартин увидел много обломавшихся колосьев.

"Наломали колосьев и не подобрали, лежебоки! Хозяева, называется!.. Чье это поле? "Червонного шляха", кажется? Нужно позвонить в райком - пусть научат, как надо работать".

Им снова овладело беспокойство. Мартин свернул с поля на шлях, прихрамывая, бесом догнал телегу и сел.

- Я в райкоме слово дал, - сказал он, беря от Насти вожжи, - что мы завтра вечером кончим с уборкой.

Он посмотрел на Настю. Во взгляде его прищуренных глаз был вопрос: "Кончим или нет?"

Настя сказала:

- Моя бригада сегодня кончит. За меня тебе волноваться не придется. Я не подведу.

- А другие?

- Другие? Что мне за них беспокоиться? У каждого своя голова... До чужого тела никому нет дела.

В глазах Мартина блеснули жесткие огоньки. Он хотел было что-то ответить; но сдержался и промолчал. Потом сухо выжал из себя:

- Пошли сегодня на ночь человек тридцать на скирдование.