Екатерина Мещерская - Змея

Между прочим, мы были на эстрадном концерте в Доме Союзов, где выступал Владимир. Ему действительно преподнесли две большие корзины цветов и бросали срезанные цветы прямо на сцену. Главное же представление состояло в кучке истеричек, выжидавших его выхода у заднего подъезда, и надо было видеть, как они завизжали и забесновались, когда он вышел.

Это, безусловно, вид особого душевного заболевания, и может быть, оно вызывает в том, к кому направлено, тоже своего рода заболевание, выражающееся в самомнении и самовлюбленности?..

Е. П. Мещерская - Н. А. Манкаш

Милый друг Наталья Александровна!

Конечно, я позабочусь о Валиной судьбе, как заботилась и до сих пор, но сейчас мы с Китти еле живы от всего перенесенного за последние дни. Представьте себе: нам принесли новые повестки в суд. На нас наложили новую квартплату, объявив прошлую ошибочной!

Мы должны уплатить за все то время, которое прожили здесь по приезде из Рублева. Это выразилось в бешеной сумме. Нам грозила улица и выселение с опечатанием всего оставшегося имущества!

Весть о том, что нас опять выселяют и что на этот раз наше положение действительно безвыходно, облетела весь дом; и однажды утром, когда Китти ушла на службу, ко мне пришел Илья Ефремович (живущий над нами, у Е. К. Катульской). Он протянул мне пакет с деньгами, что меня потрясло до глубины души. Он просто сказал мне, что эти деньги у него "лишние", что он стар и одинок и что для него большое счастье сделать добро для нас. Вот какие чудесные люди нас окружают, и если у нас есть враги, то есть также и друзья...

Только я успокоилась, наивно предполагая, что, внеся требуемые деньги, прекращу весь процесс против нас, как в нашу дверь вдруг раздался стук. Гапсевич, Алексеев и несколько других представителей жилищного товарищества официально предложили мне пойти на мировую, поставив мне следующие условия. Я расписываюсь в моем добровольном выезде из квартиры и уезжаю с моими вещами куда глаза глядят, а они берут обратно из суда начатое против нас дело.

Китти была на службе, и я просила подождать до вечера, так как хочу посоветоваться с дочерью. Когда все ушли, Гапсевич вернулся.

- Я пришел затем, - обратился он ко мне, - чтобы предупредить вас. Вы ведь помните, что в свое время я первый отстоял вас с вашей дочерью. После чего я хотел укрепить ваше положение и устроить вашу дочь на работу моим секретарем. Поверьте, своего секретаря я уж как-нибудь сумел бы защитить. Вы этого не захотели, а теперь дело обстоит так, что я бессилен второй раз перед всеми и против всех вас отстаивать, это просто неэтично, и у меня нет к этому никакого предлога. Вам лучше, пока не поздно, смириться и уехать из Москвы в какую-нибудь провинцию. Сейчас вы уедете добровольно и с вещами, а дальше неизвестно еще что может с вами случиться. Вы знаете, я защищал вас сколько мог, но... - и он красноречиво замолк.

Мне стало совершенно ясно, что наши комнаты уже кому-то предназначены.

На этот раз Гапсевич умывал руки. Конечно, если б в свое время Китти пошла к нему в секретари, этой катастрофы не случилось бы...

Когда Китти вернулась со службы и узнала обо всем, она сначала пришла в полное отчаяние. Потом объявила мне, что раз так, то наша участь решена и мы должны собираться и покинуть Москву.

Сердце мое было полно отчаяния. "Как, - думала я, - вся наша борьба за Москву, за свои две комнаты - все напрасно? Сесть в поезд и ехать... Куда? в полную неизвестность, в страшное ничто..."

Не успела я прийти в себя, как в передней раздалось два звонка. Значит, к нам. Я пошла открыть дверь. Пришел Владимир Юдин. Я, не скрывая, все ему рассказала.

- Хотите, - вдруг сказал Владимир, - я сниму с вас все эти неприятности? Я, как вернувшийся с фронта гражданской войны и хотя молодой, но певец, имеющий кое-какие заслуги, могу выхлопотать себе ордер на обе ваши комнаты и опередить того, кто на них посягает. Надеюсь, что вы не заподозрите меня в какой-либо заинтересованности, кроме искреннего желания помочь вам.

- Делайте что хотите, только спасите нас! - воскликнула я, еле сдерживая слезы. - подумайте, нас с дочерью на свете только двое, и мы совершенно беззащитны! Около нас нет ни одной мужской твердой руки!

- Успокойтесь! - перебил он меня. - я сделаю все, что смогу.

И вот наступили страшные дни. Мы с Китти не жили, а горели точно в лихорадке, хотя внешне, выходя, например, в переднюю или в кухню, мы были очень веселы, и в эти дни Китти очень много часов проводила за роялем.