Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

В классах пахло пирогами с горохом и капустой. Этим толстым и румяным, как "солнышко"* со сложенными ножками, пирогам осталось жить до второй перемены.

_______________

* С о л н ы ш к о - так называют дети божью коровку.

В детских глазах каждый учитель читал ироническую снисходительность, характерную для бунта сильных: вот погодите, мы вам сегодня такое выкинем!

До начала уроков, или, как мы сейчас говорим, лекций, устроено было общее собрание учеников - вся стриженная ступеньками и повязанная платочками школа. Я долго говорил о вредности религиозных предрассудков. Призывал школьное общество не верить поповским сказкам о рождестве, не ходить по селу с зажженной звездой, чтобы случаем не поджечь хаты. О колядках и речи быть не может - это древний языческий обычай, и совсем не следует болтаться под чужими окнами и попрошайничать.

Наши учительницы стояли, стыдливо опустив глаза, и стыдливость их отдавала запахами запеченной в тесте ветчины, домашних колбас и вишневой наливки.

И когда я думал об этом, у меня не только сводило скулы от предчувствия острого запаха подкрашенного бураком тертого хрена, но и было мне понятно, что и мои школьники чувствуют в моем дыхании все эти запахи и, кроме того, запах настоянной на лимонной корочке горилки.

Одним словом, еще не закончив своего доклада, я уже внутренне сгорал от стыда, но меня спасало только то, что за моими плечами стеной стоял Ригор Власович, который сегодня олицетворял собою отделение церкви от государства и школы.

После меня он тоже произнес короткую речь:

- Стало быть, детвора, Иван Иванович, как дважды два, доказал всем вам, что никакого Иисуса Христа не было и быть не может. И никакую богородицу не следует исполнять, потому как от этого только вред. И чтоб я не видел, как ходят с тою, не нашей звездой. А вы, гражданка Стшелецка, получше натопите печи, потому как дети завтра будут учиться. Всем понятно?

Дети зашумели, загалдели - всем было понятно.

В тот день на лекциях я старался еще более углубить антирелигиозные знания учеников.

Прохаживаясь между рядами парт, я показывал своим гусятам-школярам рисунки, на которых были изображены казни и пытки еретиков - и огненные мучения, и пытки водой, и дыба, и "испанский сапог". Но сегодня детское воображение почему-то не воспринимало всего этого ужаса, никому не было больно. Больше того, за моей спиной скептики обращались друг к другу шепотом, предназначенным для моих ушей:

- Э, это только рисуют!.. И тато, и дед сказывали, что в нашем селе, сколько они помнят, так только один поп крестом дрался. Да и то, если допечь.

После углубленной лекции я отвечал на вопросы детей.

Павлик Титаренко, сминая угол книжки, с наигранной скромностью во взгляде и голосе спросил:

- Вот вы говогите - бога нет. А почему в пгошлую пятницу мои бабушка кгест на небе видели?

- Так бабушка твоя, Павлик, уже лет десять и свечки не видит!

- А газве я говогю, что видят? Вот ничего не видят, а кгест увидели! - И победно плюхнулся на скамью.

- А мои дед говорили, - баском отозвался кто-то с галерки, - вот идут они как-то у речки и трубку прикуривают. А темно - хоть глаз выколи. Но никак огня не высекут. "А чертяка б тебя высек!" А оно как секанет их каменюкой по голове, аж искры из глаз посыпались. А была то - нечистая сила! Во!

- А с моих батьки однажды ночью, когда они пьяные по кладбищу шли, мертвецы сапоги стащили. Батька только портянки домой принесли!

- А за моими мамой что-то ночью гонялось. Обогнало - да перед самыми глазами как поднимется вихрем!..

Ну и ну! И никаких моих опровержений никто и слушать не хотел - это ж тато сказали! это мама рассказывали! это дед от своих бабушки слышали!..

Я только мужественно оборонялся. На глупость нападать трудно...

Окончились все лекции. Панна Ядзя пооткрывала все форточки в классах. Я помогал ей передвигать длиннющие и тяжелые парты. Святая дева, топая опорками и дразня меня, старого, белыми точеными икрами, в святом неведении мыла пол.

Я долго не уходил из классов. Задерживало меня здесь не только любование святой девой, но и грустная привычка к помещению, в котором прошла большая часть моей жизни. В комнатах пахло влажной овчиной, цвелым хлебом и острым морозцем. Пахло хвоей: это Ядзя, не спрашивая моего согласия, - а я притворился, что не замечаю ничего, - украсила все портреты скрещенными сосновыми ветками. Пахло неуловимыми запахами древнего праздника - то ли медом, то ли свежими калачами.