Александр Мишарин - Белый, белый день

Кукольная, писклявая Лялечка превратилась в пышногрудую, статную, властную Людмилу Михайловну. Она быстро затмила своего муженька, отучив его не только пить, курить, но и иметь или высказывать свое мнение.

Ваньку, юного агрессора, соответственно "мирному наступлению" (как и в государственной политике!) поместили в довольно крутое суворовское училище, где он сначала попытался качать права, чей он сын... Но начальник отделения - с показательной фамилией Сук - за два месяца сделал жизнь юного Макарова сначала невыносимой... Потом каторжной... А через полгода у Ваньки Макарова, который становился статным, белокурым (в романовских!), хоть и грубым, неласковым юношей, случился первый суицид...

Через два месяца - второй!

Прилетела мать. Парня еле откачали. Он остался жив только благодаря случайности - таланту капитана медицинской службы, что жил в этой беспросветной провинции без всяких надежд выехать в большой медицинский свет. Тем не менее капитан Братищев постоянно надоедал своему руководству, заставляя его выписывать новейшую зарубежную и нашу литературу, журналы, материалы конференций и симпозиумов... И если бы капитана Братищева не посылали пару раз в Карловы Вары и Краков на медицинские симпозиумы войск Варшавского пакта, он не смог бы спасти курсанта Макарова. Не смог бы сделать ему после суицида с особыми мозговыми последствиями труднейшую, замысловатейшую операцию на открытом черепе, которую он, можно сказать, "спер" у румынского молодого профессора Думитриу.

Капитану Братищеву, как говорили в о2круге, была на роду написана карьера какого-нибудь Юдина или Вишневского. Но он сидел за байкальскими водами и его даже не повысили в звании. Он изредка поражал малую республику уникальными, подобными "макаровской", операциями, А уж совсем осведомленные люди объяснили хлопотавшей за врача Людмиле Михайловне, что на него "глаз положил" командующий округом. Вкупе с первым секретарем обкома. Люди они пожилые, больные! И им свой "чудо-врач" важнее, чем многие другие привилегии огромного - "как четыре Франции" - богатейшего, отданного им в откуп, когда-то каторжного, а теперь согласно сводкам и социалистической печати процветающего края.

Ванька Макаров, наконец вернувшийся в Москву, был ошарашен двумя неожиданностями - что он инвалид "первой глупости" и может жить на пенсию по инвалидности до конца своей жизни. И вторая - что в новой, выделенной под "Бретань" родительской квартире ему практически нет места... Молчаливый, вечно мрачный, как-то странно образованный... он даже самой своей почти двухметровой фигурой мешал своим родителям!

Может быть, все это случилось бы само собой... Но Ванечка... Ванюша... Иван стал чаще бывать у бабушки - у Марии Ивановны. Сначала он якобы интересовался огромной библиотекой деда, которую, несмотря на все протесты Марии Ивановны, тот сумел сохранить и преумножить во все нелегкие их годы. Мальчишка то засыпал с книгой на дедушкиной тахте - не будить же его на ночь глядя! - то сразу говорил, что прибыл дней на пять-семь - "эти приехали".

Первое время Лялечка еще присылала с ним неподъемные сумки с припасами, но постепенно это сошло на нет. И Мария Ивановна была вынуждена исхитряться целыми неделями кормить двоих на свою крошечную пенсию.

Тогда и оценил Ванька выгодность своего инвалидного положения. Его пенсия в одно прекрасное утро была передана в руки Марии Ивановне. Несмотря на ее слабое - скорее условное - сопротивление.

Однажды засыпая, погружаясь в замедленный, чуткий сон, Иван Макаров неожиданно понял, что единственная его защита в жизни - это спящая в другой комнате, маленькая, голубиной души и неистребимой наивности, его бабушка.

"И не дай Бог! Не дай Бог! Не дай..."

Все его огромное, нелепое, исковерканное, все помнящее, но все равно могучее и детское тело сотряслось в таком пароксизме рыдания, что только любовь спасла от приступа, от специальной клиники, от нескольких месяцев ужаса. Любовь - которая выражалась в простой боязни разбудить и испугать бабушку.

В ту ночь Иван Макаров впервые задумался: а что такое любовь? В своем зенитном значении?

Наутро он был так приветлив и нежен с Марией Ивановной, что это привело ее в некоторую растерянность. "А не подвел ли меня маразм? И не забыла ли я день своего рождения или день ангела? Может быть, он был сегодня?"

Нет, все ее праздники крепко стояли на других числах, а в это утро, очевидно, произошло что-то иное. Она посмотрела на внука и вдруг подумала: "Как он похож на Лялечку! А главное - на Михаила Михайловича - молодого..."