Владимир Даль - Находчивое поколение

Вскоре у Петитома появились для продажи разные безделушки: дамские перчатки в грецком орехе, цепочки и несколько зонтиков в тростях, об одном из коих хозяин зеркальной линии сделал свои замечания, переданные мною в начале этой статьи. Вещицы эти были заложены им какому-то попутчику еще во время проезда морем из Гавра; этого человека Петитом отыскал, выкупил вещи свои и распродал их с выгодою. Он смеялся в душе, что избавил себя от хлопот беспошлинного провоза этих вещей, предоставив о том заботиться тому, кто принял их под залог.

Петитом оставил часовщика, перешел в Морскую к землячке, успел развести порядочное знакомство и вскоре добыл место воспитателя {Разумеется, не в официальном звании наставника. Со времени учреждения экзаменов для этих господ Петитом должен был вступить в должность свою под именем компаниона или н а хлебника своих хозяев. (Примеч. автора.) .}… Его увозят в Симбирск, поверяют ему двух девочек и мальчика, и вот когда Петитом, достигнув ближайшей цели своей, делается самоучителем. В два месяца дети затвердили разные французские и немецкие приветствия и пожелания, а мимоходом Петитом успел продать одному из симбирских погребщиков секрет: как исправлять попорченные вина, и торговал под рукою, через барского камердинера, эссенциями жизни и элексирами всех сортов, между прочим также для истребления блох и клопов.

Покуда все шло хорошо; но Петитом стал не доверять торговому товарищу своему и вскоре убедился, что этот его точно обманывает. Не думав долго, он перевел лавочку в свою комнату, обзавелся, сверх духов и помады, еще цепочками, перстеньками, дамскими поручнями, наперстками, иголками, сережками и приучил воспитанников своих, особенно двух пригоженьких девочек, уже подростков, исправлять, в отсутствие его, должность сидельцев. Они делали это очень ловко и мило, торговались, казали товар лицом и, подавая покупателю цепочку, вскидывали ее с какою-то плутовскою уловкою на изнанку беленькой ручки своей.

По доносу камердинера, все это вдруг обнаружилось и тем более изумило папеньку и маменьку, что они сами ничего не видали, не подозревали. Петитома согнали со двора, задолжав ему полугодовое жалованье. Помещик наш был один из тех, которые воспитывают детей своих или на казенный счет, или в долг; наличными же деньгами платил он только за вистом, и более нигде и никогда. Петитом исчез из Симбирска, проклиная неблагодарность русских и уверяя всех, что уедет опять домой, за границу.

Прошло два года, и симбирский помещик наш отправился со всей семьей на Кавказ, повез детей и жену и себя лечить пятигорскими водами. Прогуливаясь там между опрятными новенькими домами, выстроенными для посетителей, увидели они огромную вывеску с презатейливою собачьей комедией. Папеньке и маменьке не было покоя: пойдем да пойдем в собачью комедию. Пошли, и хохотали до упада все, и малые и большие. Тут курносая моська Жантиль, в алом фраке и голубой фуражке, расхаживает на дыбках под ручку с косматою шавкой, мадмоазель Санфасон; тут целая упряжь гнедых дворняжек везут коляску, где нарядная маленькая пеганка исправляет должность кучера; две моськи, одна в белом атласном платье, другая в вишневом французском кафтане, сидят в коляске, а брусбарт, в ливрее, стоит на запятках; тут целая стая собак всех мастей и во всех нарядах, щегольских, модных, ощипанных, оборванных, пляшут на дыбках, под барабан и дудку, экосез, и каждый раз, когда очередная пара отправляется взад и вперед между рядами дам и кавалеров, ропот зависти и неудовольствия выражается в рядах пляшущих: дамы и кавалеры ворчат и скалят зубы. Наконец, какой-то назойливый барбос, который вел себя во время танцев самым неприличным образом, и между прочим ворчал и огрызался беспрестанно, даже без всякого к тому повода, барбос этот ухватил одного кавалера в оранжевом кафтане за воротник; тот стал огрызаться, кавалеры и дамы, все без разбора, приняли ту либо другую сторону, и бал окончился буйством и страшною дракой, рассмешившею больших и напугавшею малых зрителей. При этой общей свалке фуражки, шляпки и клочки мишурного платья летели во все стороны.

В эту критическую минуту вступил на поприще с арапником в руке сам хозяин, желавший, вероятно, спасти лоскутный ряд свой, фраки, юбки и кафтаны, от конечного истребления. Мсье Петитом, мсье Петитом! закричали в один голос симбирские воспитанники нашего самоучителя… Так, это был он! Прирожденный воспитатель, он, за неимением других воспитанников, занялся обучением мосек, шавок и болонок, разговаривал с ними так же мило и поучительно, как бывало с детьми; заставлял их так же ловко кланяться, приседать, держаться прямо, навытяжку, складывать вежливо лапки, и собачки уже довольно порядочно понимали по-немецки.