Владимир Даль - Цыганка

Приехав в Яссы, я заболел здешнею лихорадкою и пролежал почти с месяц. В продолжение этого времени добрые товарищи, меня навещавшие, забавляя меня, рассказывали о том, что их забавляло и занимало: о новых знакомствах своих, успешных и неуспешных волокитствах, и я, наконец, видел все пленительные прелести эти в жару и в ознобе лихорадки и бредил только ими. Любопытство мое в самом деле день ото дня возрастало, мне хотелось посмотреть на эти вычуры красот молдавских, от которых не было покоя воображению моему ни днем, ни ночью; и я, не будучи еще в состоянии являться с визитами и с поклонами, поехал в одно хорошее утро с одним из товарищей, который взялся провести меня по городу и показать сквозь тусклое стекло, а может быть -- rebus secundis {при благоприятных обстоятельствах (лат.). } -- и в открытое окно, знаменитейших и славнейших красавиц здешних. Я тем более на то согласился, что заметил -- и это скажу, не опасаясь навлечь на себя подозрение большой проницательности,-- заметил, говорю, умысел приятеля моего: вы знаете, что иногда охотно проезжают мимо известного дома и известных окон -- по-русски говорят: на людей посмотреть и себя показать! Итак, нанимаем извозчика и едем. "Знаешь ли дом Дмитраки Джинареско?" -- спросили мы его, усаживаясь. "Штиу {Молдаваны говорят: штиу, вербешти, Букурешти -- а пишут: щиу, вербещи, Букурещи. (Примеч. авт о ра.). }, знаю",-- отвечал он и погнал свою пару в шорах. Едем, едем, близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли -- вдруг мой молдаван останавливается и, привстав с козел, медленно и спокойно указывает длинным бичом своим прямо в открытое окно дома, к которому подъехали и где в эту злополучную минуту стояли или подбежали на стук экипажа искомые три грации, и твердым, внятным голосом произносит: "Аич, бояр, здесь, сударь".

Одна из дам сказала со вздохом: "non, ce n'est pas lui" {Нет, это не он (фр.). }, -- и они отошли от окна.

Вообразите же теперь положение наше -- его, взявшегося быть путеводителем, и мое, попавшегося, как ворона в суп! Приятель мой вне себя, приказывает гнать далее, а я, виноват, хохочу от всей души} Но он, вместо того чтобы извиниться передо мной в том, что сделал из меня шута для компании, он же меня упрекает! Я узнаю, к удивлению моему, что не он меня, а я его возил, что он сам, чужой и нигде и никому незнакомый, во всем полагался на меня! "Ты с ума сошел",-- отвечал я ему и, все еще припоминая себе живописное положение наше, хохотал. Но на следующий день уже прибегают ко мне товарищи из светских с дружескими упреками, с сожалением и состраданием -- анекдот, как они его называли, разнесся по всему городу, сто раз был рассказан, пересказан и каждый раз на новый лад и образец -- тут видели умысел, насмешку, оскорбление. "Как ты покажешься в люди? -- восклицали соболезнующие друзья мои.-- Тебя назовут или неучем, или шалуном, или сумасшедшим!" И -- я объявил им, что после подобных нелепых сплетен, которыми досужим языкам угодно было позабавиться на мой счет, я вовсе не намерен и не хочу показываться в люди, я их избавлю от труда ломать голову и разгадывать загадку по части душесловия, злодей ли я или малоумный. Я здесь гость и проезжий: у меня нет ни времени, ни охоты забавлять или разуверять и разочаровывать их на счет мнимого чудачества и неловкости моей. Не пойду ни к кому, и в тот же вечер пошел в квартирную комиссию и потребовал для себя спокойной квартиры в каком бы то ни было уголке города.

Мне отвели квартиру довольно отдаленную, одинокую, но порядочную и в хорошем большом доме, на которую, как она не входила в квартал большого света, не было доселе охотников. Хозяйка моя, одна из первоклассных, но устранившихся несколько от света женщин, тотчас послала просить нового постояльца к себе. С большим красноречием объяснила она мне, что у нее "ну есть бар-бат" -- нет мужа, что она вдова и боится постояльцев военных, нашей братии. Я успокоил ее, сколько мог. Потом, сидя на софе в одних чулках и подогнув ноги под себя, много, хотя и бестолково, рассуждала и расспрашивала об отечестве моем, о России, о Москве, о Петербурге и непременно хотела знать подробно узоры чугунной решетки Летнего сада и перил каналов, о которых кто-то ей натолковал. Между тем девки принесли и подали дулчец, сахарное варенье, которое здесь и в Турции приготовляют также под именем шербета удивительно хорошо и употребляют большей частью с водою для питья. Чаша холодной свежей ключевой воды -- потребность и роскошь для турка: в Адрианополе на улицах и базарах разносят и продают холодную ключевую воду в высоких кувшинах, напоминающих древнюю Грецию и изящные формы ее. После первой девки вошла другая и подала стакан холодной воды, которою и здесь всегда запивают сласти, причем, как и у нас в простонародьи, все присутствующие кланяются и желают здравия. Наконец, еще несколько слуг и служанок явились и подали кофе: его всегда приносят в черном кофейнике, в котором варят его с особенною сноровкою и искусством, густой, рыжеватый и крепкий, а пьют из маленьких чашечек, не употребляя никогда блюдечек -- для нас иногда подают сахару, но сливок никогда. У турок кофе в неимоверном употреблении, и отделка его составляет значительный доход правительства, частное его приготовление в домах запрещено: все покупают готовый, жженый и толченый на казенном кофейном заводе, где целые горы его толкутся вручную, в больших деревянных ступах. Это при недостатке дров и печей, при обыкновении покупать готовый хлеб от пекарей, а в прочем довольствоваться по большей части холодным столом заведение необходимое. Стоит посмотреть, с какою ухваткою и сноровкою каведжи-баши подает вам чашку, обняв ее сверху всей лапой! Сахар употребляют турки только как мы конфеты и продают его на вески, по драхмам, которых идет 400 на око, на три фунта. Им же закусывают водки и ликеры, виноградного вина, как известно, не пьют вовсе, разве тихомолком, у нас в гостях. Турки и молдаване весьма лакомы, вам здесь подают кофе и дулчец во всякое время дня, утром, вечером и в полдень -- обыкновение, которое перешло чрез Бессарабию и в южные пределы империи нашей -- кофе и варенья, особенно при женских взаимных посещениях, визитах, должны всегда быть налицо.