Андрей Молчанов: Свора

Некоторое время он бестолково бродил по комнатам, вперемешку заставленным антикварной и новомодной зеркальной мебелью, громоздкими статуями из мрамора и чугуна, задевая макушкой развесистые театральные люстры и бессмысленно озирая аляповатые картины в золоченых рамах.

В обстановке квартиры властвовали дремучая безвкусица и карикатурная пошлость, но данные понятия были Геннадию попросту неведомы, все, чем блистало и пыжилось пространство его жилища, вселяло в него чувство основательности и благополучия. Да и вообще красиво...

Посмотрев по трем телевизионным каналам криминальные новости прошедшего дня, он, поразмыслив, набрал номер телефона Грыжи.

Трубку сняла Люська, супруга товарища-пьяницы.

- Ну, как твой?.. - кратко вопросил Геннадий.

- Опять в стельку! - донесся беспечный, со смешком ответ.

- Спит?

- Так не спят, так умирают...

- Ну тогда давай ко мне, он все равно не раньше полудня очухается.

- А...

- Моя завтра вернется, все тихо.

- Поняла!

- И ликерчик твой любимый имеется, ананасовый...

- Ну сейчас, красоту наведу...

- У тебя там всегда красота!

- Хи-хи...

Грыжа

Проснулся Грыжа в пять утра, охваченный какой-то неясной, тянущей душу тревогой.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменный и неиссякаемый источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но на этот раз не мучила Грыжу жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Грыжу; смутное воспоминание о какой-то утрате давней, затертой в памяти и вдруг шальным бумерангом вернувшейся и поразившей зеваку метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы...

С трудом, но уяснил Грыжа суть возрожденных образов: авария! Ну да... Куда-то ехал он ночью. кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.

Ну и что? Стенькин жив, машина продана... Лом этот... "Семерка" вроде...

Откуда же тревога? Откуда?

Подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, он уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.

Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя. Безмятежно спала неподалеку Люська - блондинка, красивая.

"Одно и то же!" - глядя на экран, с раздражением подумал Грыжа и хлопнул кулаком по пульту.

Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись во мраке лики икон, померкли игра хрусталя и блеск полированной мебели.

Однако не отпускала неясная тревога.

И вновь ринулся Грыжа в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: "Ну, попали, Грыжа! Такси надо искать!" После - бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: "И ни царапины! Недаром говорят..."

Что "недаром"? что?!

И - вспомнил Грыжа! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две... где-то так, около того.

А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то...

Сухость во рту почувствовал Грыжа. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.

Чпок! - открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.

И тут снизошла на Грыжу безмятежность.

Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось...

И зло подумал Грыжа о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений - залог здоровья, а беспокойный - всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.

Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда - глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда далеко за полдень.