Я что предлагаю - пусть мои два пуда пшеницы, которые я в прошлом году внес на помощь Вьетнаму, перешлют Манолису Глезосу. А то ведь их во Вьетнам так и не отправили. Чего они в колхозной кладовой валяются?
Тут встала Маришка Дранкина, наша кладовщица, и задала ему вопрос:
- Дак ты же их забрал в прошлом году!
- Это когда я их забирал? Когда?
- Вот тебе и раз! А кто их за помол Галактионову отдал? Кто?
- Я их отдавал?
- Но ты же велел отдать Галактионову!
- За помол?
- Да, за помол.
- Да как он помолол? Разве ж это помолол? Изжевал и плюнул. За такой помол с него еще взять надо, а не ему платить...
Все засмеялись. А я постучал о графин карандашом и строго сказал:
- Товарищи, мы должны говорить на политическую тему, насчет соблюдения прав и Конституции. Про закон! Вот об этом кто хочет - пожалуйста...
Встал Иван Дранкин, Маришкин тесть:
- Вы вот что скажите, закон у нас будет или нет?
- Какой закон?
- Известно какой... насчет скотины.
- Ну, при чем тут скотина?
- Как это при чем? Вчера корова Шабыкина зашла ко мне на двор и два центнера картошки съела.
- Не ври! Два центнера не съест - лопнет! - крикнул кто-то из зала.
- Дак в том-то и дело, что слопала. Бока во как разнесло, - Дранкин показал руками. - Прямо бочка.
- А что ты с ней исделал? - крикнул Шабыкин.
- Я взял да и пырнул ее в это самое обжорство... В бок то есть...
- Прошу записать это показание! - крикнул опять Шабыкин.
- А ты погоди! Отвечать за свою корову сам станешь, - обернулся к нему Дранкин, и потом - снова в президиум: - Дак что ж получилось? Шабыкин забрал мою корову и не отдает. Вот я и спрашиваю: закон у нас будет или нет?
Я обернулся к Пете Долгому, а он опять в бумаги прыскает. Молодой, опыта воспитательной работы у него нет. Ведет себя, как в школе, когда ученик чепуху несет. А тут еще встает кладовщица Маришка Дранкина и про свое:
- А с семенами когда решат? У нас они, что рожь, что пшеница, что ячмень, - все заодно числятся.
- Товарищи, это ж вопросы чисто внутреннего противоречия. А мы решаем в международном плане. Понимать же надо...
И тут, скажу вам, мое замечание так сильно подействовало, что даже все Дранкины замолчали. А я еще добил Маришку:
- Сядь! Не до семян. Давайте сначала с политикой разберемся. Выполним указание районного комитета.
Проголосовали мы. Приняли резолюцию в поддержку Манолиса Глезоса, а я про себя подумал и решил: "Непременно надо съездить до районного комитету и попросить, чтобы у нас прочли лекцию о разнице внутренних противоречий и международных. Или хотя бы мне поручили доклад сделать. Нельзя ослаблять воспитательную работу с массами".
ФИЛИПП САМОЧЕНКОВ - ПЕРВЫЙ БРЕХОВСКИЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
Описание жителей начну с Филиппа Самоченкова, - во-первых, он живет с краю, во-вторых, он был первым председателем колхоза. И наружность у него занимательная: худой, погибистый, с наклоном вперед, вроде бы кто его в спину толкает. И ходит с наклоном, ногами семенит, словно гонится за кем. Окликнешь его - он ответит, но остановится не сразу, пробежит еще несколько шагов, потом уж свернет к тебе. Будто бы пружина в нем какая работает; заведет ее и мчится прямиком. Оттого он, видать, и худой всю жизнь. А должности занимал хорошие. Другой бы на его месте и живот нажил бы и загривок. Филипп же тощ, как уклейка по весне. Не знаю, на чем и штаны у него держатся. Всей и славы - один нос большой, хоть локтем меряй.
Поскольку Филипп личность историческая, не могу не сказать еще несколько слов про историю. Раньше вся история строилась на классовой борьбе. А таперика нам говорят: нет ни классов, ни врагов народа. Но, во-первых, куда же они все подевались? А во-вторых, если нет ни классов, ни врагов народа, то, значит, нет и борьбы. На чем же тогда строится история? Вот вам вопрос-закорюка. Ведь не станете же вы отрицать историю, товарищи примиренцы.
А между прочим, чего это я за других беспокоюсь. Мне историю есть на чем писать. Борьбы на моем веку было хоть отбавляй.
Начал я вот писать про Филиппа Самоченкова и задумался: почему меня народ любит, а его нет? И знаете что я вам отвечу: Филипп Самоченков имел в руководящей работе азарт, или, как говорят у нас в Брехове, - зарасть; он все любил доводить до точки, а я всегда запятую ставил - и сам прохлаждался, и другим передохнуть давал. И пил он как бы с остервенением, будто не водку давил, а врага народа. Оттого и вся жизнь у него скособочилась. А мне много пить нельзя. Потому как выражение лица у меня меняется, перед подчиненными неудобно. Хотя при случае, конечно, я могу в этом деле потягаться и с самим Филиппом Самоченковым.
Читать дальше