Борис Можаев: На пароме

Борис Можаев

НА ПАРОМЕ

Толстый стальной трос, натянутый поперек реки, то опускался на глубину, вспарывая гребешки бегучих волн, то выныривал наружу, скользил, как удав, по чугунной тумбе парома и снова уходил под воду. Поскрипывал барабан старой лебедки. Старик паромщик цепко обхватил корявыми жилистыми руками деревянное правило.

- И-и-ип! - кряхтел он натужно, то опуская, то поднимая грубо затесанное кормовое весло.

Паром, черная неуклюжая посудина с толстыми низкими бортами, медленно полз поперек реки. На пароме стоял, широко расставив ноги, босой парень в гимнастерке и в солдатских брюках. Сапоги его валялись рядом. Он смотрел на высокий речной берег, где на перепаде, словно ласточкины гнезда, лепились новые дома с еще пустыми, черными оконными проемами.

- Ну чего ты глаза пялишь? Взял бы в руки правило... Помог бы, - сказал старик. - Видишь, на быстрине разворачивает!

- Это уж извини-подвинься. У нас как-никак разделение труда существует. Я тебе двугривенный заплатил, а ты меня на ту сторону вези.

- Обормот! Чему тебя только в армии учили? Цельный месяц баклуши бьешь.

- Человек имеет полное право на труд и на отдых. Закон!

- Законы вы знаете, но кто работать за вас станет? - Старик поднял правило, выругался, достал пачку "Прибоя", закурил. - Эх ты, Семен-Семен, на краешке поселен... Чтобы в двадцать лет баклуши бить!

- А может быть, я на работе, откуда ты знаешь? - нехотя отозвался Семен. - Может, у меня просто форма труда такая? Поверяющая, понял?

- Знаю я твою поверку... К дояркам на станы шастать по ночам. Вот не перевезу ночью, тогда запоешь по-другому.

- А я тебе в жалобную книгу впишу протест. Где хранится у тебя книга жалоб и предложений? А?!

- Балабон.

- Нет ее? Ай-я-я-яйй!.. И за чем смотрит ваш колхозный профсоюз?

Старик сплюнул за борт и выругался:

- Как только Любка тебя терпит?

- На почве взаимного интереса.

- По шее бы тебя.

- А это уж форма насилия. Капитализм то есть. А мы где живем? В свободном обществе. Понял?

- Валяй, валяй, пока цел. Не то я тебе покажу свободу.

Паром причалил к берегу. Семен спрыгнул, держа сапоги в руках, и подошел к сидевшему, свесив ноги с обрыва, пастуху.

- Любка на станах? - спросил Семен.

- Не знаю, - пастух и бровью не повел - лениво и безучастно глядел вдаль, за реку, курил. Низко, на самые брови его была насажена черная кепочка. Лицо все исшелушенное, белесое, в розоватых пятнах, как у людей, целыми днями слоняющихся на ветру да на солнце.

- А ты чего здесь сидишь? - спросил Семен.

- Мечтаю...

- Понятно.

Семен поманил одного из мальчишек, удивших неподалеку.

- Что, дядь Семен? - подбежал паренек лет двенадцати.

- Любка тут не проходила? - указал Семен на новые дома, стоявшие на высоком берегу.

- Вроде бы прошла.

- Сбегай, скажи, что ее ждут возле парома.

Паренек побежал в гору, а Семен, посвистывая, стал обуваться. От парома подошел старик, сел на глинистый выступ рядом с пастухом и сказал с усмешкой:

- Жди. Так она и прибежит сюда.

- А ты закон всемирного тяготения знаешь? - спросил Семен.

- Чего?

- Слыхал, что тело к телу взаимно притягивает?

- Это к твоему-то притягивает?

- Ну!

- Не бреши. Притягивает к тому, которое устойчивость имеет. Держится само по себе. А тебя ветер гонит, как лист осиновый.

- Мое счастье в земле зарыто, - ответил Семен. - Вот я и мыкаюсь, ищу его... Как раньше клад искали.

- Клад искали только дураки. Умному он сам в руки давался, - сказал старик.

- Как это сам? - недоверчиво спросил Семен.

- А вот так. Выходил на поверхность в виде зверя или птицы. То уткой, то поросенком, а то волом, - сказал старик. - Смотря по тому, какой величины клад.

- Это правильно, - подтвердил пастух. - Моей матери подвезло однажды. Давался ей клад, да не смогла попользоваться.

- Если давался, чего ж она не взяла? Рук, что ли, нет? - спросил Семен.

- Соображения не хватило, - ответил пастух.

- Ге-к! - ухмыльнулся Семен. - Какое ж нужно соображение, чтобы взять, когда в руки само дается? Другое дело - украсть... Тут надо шариками поработать.

- Да помолчи ты, пустобрех! - цыкнул на Семена старик и спросил у пастуха: - Как же он давался ей? При какой обстановке? Какой предмет то есть? Вот что интересно!

- Я маленьким был... Еще в единоличном секторе жили, - сказал пастух. Ездили мы с матерью на базар в Пугасово, поросят продавать. В обратный путь двинулись по-темному. Шли обозом. Наша подвода замыкала.