Борис Можаев - Наледь

От койки Воронов отказался; он с трудом снял запыленные сапоги и сладко растянулся во всю длину на кушетке, прикрыв полотенцем лицо. В нахлынувшей дремотной волне ему показалось, что накренилась под ним кушетка и поплыла в размеренной корабельной качке.

Проснулся он от звонкого окрика:

- Есть кто-либо живой в этом доме?

В первое мгновение Воронов подумал, что он и не спал вовсе; но, сдернув с лица полотенце, заметил, что в комнате было сумеречно. За перегородкой кто-то ходил.

- Кто там? - хрипло спросил Воронов, еще толком не понимая, где он сам находится.

В комнату просунулась маленькая рука и решительно отдернула пеструю штору. Потом показалось девичье лицо.

- Простите, - Воронов быстро встал и никак не мог сообразить, где он видел эту, казалось, такую знакомую девушку с серыми глазами.

- Извините за беспокойство, товарищ инженер. Вы что же, за хозяев остались?

В вопросе сквозила явная ирония.

- Одну минутку, - Воронов стал обуваться и вдруг вспомнил, что это же Катя и пришла она, должно быть, к Михаилу.

- Как почивали на новом месте? - звучал ее насмешливый голос из соседней комнаты.

Воронов наконец вышел и столкнулся с ней лицом к лицу; она стояла возле шторы в синем нараспашку пальто, с открытой белой шеей, тоненькая, стройная, игриво поводила плечами и дерзко смотрела ему в глаза. Воронов смутился от этого открытого вызывающего взгляда, невольно посмотрел вниз и увидел черные туфельки, сухие статные лодыжки, сильные икры... и еще больше смутился.

- Что же мы стоим? Может, вы проводите меня? Дорога дальняя, время к ночи идет... А я все-таки девушка. - Катя говорила с легкой улыбкой недоумения.

- Я бы с удовольствием. Но видите, какая история - кроме меня, никого нет в доме. И ни ключей, ни замков...

- Не беспокойтесь. Во дворе старик сети вяжет.

"Значит, она знала, что Михаила нет, - подумал Воронов. - Зачем же она вошла? Странная девица! И удобно ли мне провожать ее? У всех на глазах... но и отказаться нельзя".

- Сейчас! - Воронов снял со стены плащ, перекинул на руку. - Пошли!

С крыльца Катя помахала Ивану Спиридоновичу:

- Дядь Иван! Мише - приветик.

Забродин встал с чурбака, бросил сеть и долго смотрел им вслед, прикрываясь ладонью от закатного солнца. Воронов, не оглядываясь, чувствовал на себе этот пристальный взгляд и шел с таким ощущением, будто его раздели до пояса и льют ему на спину холодную воду.

От Нахаловки на стройку шла извилистая каменистая дорога в ухабах и рытвинах. Но Катя свернула на тропинку в сторону моря.

- Куда же вы? - спросил Воронов.

- Я в город по дороге не хожу: пыльно, а я, видите - в новых туфлях. Она внезапно рассмеялась. - У вас такой вид, будто вы босиком остались. Пойдемте! Здесь не колется. - Она протянула руку.

Воронов взял ее и крепко пожал:

- Пойдемте!

Тропинка нырнула в густые заросли лещины. Воронов шел впереди, отводя от лица мягкие податливые ветки с молодыми липкими листочками. Пахло нежным с горчинкой запахом распустившихся листьев и парным сыроватым духом раздобревшей весенней земли.

- Вы, должно быть, Михаила искали? - спросил Воронов, стараясь этим разговором смутить свою не в меру смелую спутницу.

- Нет.

- Гм. Хороший он парень.

- Жидковат.

Воронов засмеялся и все с большим любопытством смотрел на Катю.

- Это не беда. Возмужает.

- Не в том смысле. Характером жидок. Клонится, как березка на ветру... То к Лукашину, то к Синельникову. А может быть, и к вам потянется, если вы окажетесь достаточно устойчивым. Если сами не погнетесь.

- Ого! Что же здесь, погода бурная?

- Всякое бывает.

- Вы говорите так, словно в управлении работаете.

- А я там и работала... старшим нормировщиком.

- А теперь?

- У Михаила сварщицей.

- Отчего же в прорабстве оказались?

- Видите ли, рука у меня слишком тяжелая. Носила я наряды на подпись к главному. И однажды ему захотелось поцеловаться. Ну я и отпечатала ему поцелуи из пяти пальцев на щеке. Пришлось переучиваться на сварщицу.

Они вышли на прибрежный откос, спустились к морю и пошли неторопко по галечной отмели вдоль самого приплеска.

- Откуда вы приехали? - спросил Воронов.

- Из Красноярска, от тетки сбежала.

- А где же родители?

- Мать умерла, отец в войну погиб.

- А что же тетка?

- Добрая душа. Все хотела меня устроить, как она говорит, по торговой части. А мне вот море нравится... - Катя усмехнулась. - Только с берега.

Она вдруг тоненько, заливисто запела:

Волны знают, волны говорят: вернется...