Борис Можаев: Тихон Колобухин

Борис Можаев

ТИХОН КОЛОБУХИН

- Ты все говоришь, - правда, мол, свое возьмет, рано или поздно одолеет? - спрашивал меня шкипер Федот.

- Ну! Неверно?

- Может, и верно... Только не в наших местах. Мне так думается: правда где-то заблудилась. А может, дороги у нас неподходящие - боится завязнуть. Кто ее знает! Но в наших краях правда и не ночует.

- Это почему же?

- А потому... Ты Тихона Спиридоныча Колобухина знаешь?

- Знать не знаю, но слыхал.

- Что ж ты про него слыхал?

- Садовник он хороший... Сад большой вырастил в чистом поле.

- Про это и ребятишки знают, которые вон по садам лазают. А ты про его справедливость слыхал?

- Не припомню что-то.

- И об чем ты только помнишь? Если хочешь знать, перед Тихоном Спиридонычем все люди равны.

В прошлом году он председателю райисполкома Скобликову яблок бесплатно не дал. Тот прислал с "газиком" три мешка и записку от председателя колхоза: "Товарищ Колобухин, отпустить..." И подпись - Батурин. А Колобухин поперек этой записки написал: "За счет председателя колхоза". И - в бухгалтерию! Содрали с Батурина...

- И только?

- По-твоему, мало?

- Это все мелочи.

- Мелочи? Ладно. А как это рассудить - Колобухин от пенсии отказался?

- От какой пенсии?

- От государственной! Пока, говорит, мне шестьдесят лет не стукнет, пенсию получать не буду - совестно. А ведь у него не маленькая пенсия, он капитаном был, пожарным инспектором. И добровольно ушел в садовники, в колхоз... Это как рассудить?

Я пожал плечами.

- Любимое дело... Но при чем тут правда?

- Обожди! - сердито оборвал меня шкипер. - Ты сам небось не вступишь в колхоз? Добровольно! А? То-то и оно... Любимое дело? Я, может быть, тоже на земле люблю работать, но вот на пристани торчу... А Колобухин пошел... сад вырастил. Пятнадцать лет растил. И вдруг его из сада убрали. Теперь и скажи мне, есть у нас правда или нет?

- За что же его сняли?

- За непочтение родителей. В колхозе восемьсот рублей пропили, а он написал про это в листок народного контроля и по селам развесил. Сам Тутышкин приезжал. Это что, говорит, такое... Снять! Ну и сняли, и листки, и Колобухина.

Я без дальних разговоров закинул рюкзак за спину и прошел в деревню Малые Бочаги, где жил Колобухин. На травянистой дороге меня нагнал грузовик с полным кузовом людей - колхозники с лугов ехали. Проголосовал. Машина остановилась. Я влез в кузов. Тут мы и познакомились с Колобухиным. На нем была серая, потемневшая от пота и покрытая на плечах сенной трухой рубаха да видавшая виды соломенная шляпа с обвислыми и обтрепанными полями. Он был черен, как жук, с выпуклыми, блестящими карими глазами, с прямым носом и открытыми ноздрями.

Взглянув на мое газетное удостоверение, удивился:

- Неужели "туда" дошло?

- Дошло, - говорю.

- Но я не писал, не жаловался...

- Это неважно.

- Нет, важно. С работы меня никто не снимал, - я сам ушел. И вообще в моей истории винить некого, - он нахохлился, как петух перед боем.

Я не торопился с расспросами - здесь и народу было много, да и вообще сельские жители с ходу ничего не делают. Надо приглядеться к человеку, прикинуть, что к чему.

Возле школы мы выпрыгнули из машины и пошли в конец деревни. Тихон Спиридонович пригласил меня на чай.

Говорил он с корабишинским напевом, растягивал гласные в конце слов: "Нюра-а, ставь самова-ар!" "Подвывают", - смеются у нас в Тиханове над корабишинскими. Они, мол, люди пришлые и прозывались "талагаями". Одни, говорят, из Латвии переселились, другие - с Кавказа, третьи - из Крыма. Трудно определить, какая легенда наиболее правдива, - среди корабишинских жителей есть и медлительные голубоглазые гиганты Лактюнины, похожие на латышей, и бойкие приземистые черноголовые Кадушкины да Колобухины, смахивающие на крымских татар. Воистину русский бог велик.

- Вы родом из Корабишина, - говорю я.

- Как вы отгадали?

- По говору да по внешности.

Смеется:

- Меня на службе то за татарина, то за кавказца, а то и за еврея принимали.

- Давно переселились в Малые Бочаги?

- Пятнадцатый год пошел.

Его дом вынесен из посада и повернут лицом к улице, таким образом, как бы замыкает ее. Дальше ходу нет - поле. А вокруг этого пятистенка, обшитого тесом, разросся сад... И каких только чудес нет в этом саду! Тут тебе и малина величиной с кулак, и фрукты-ягоды, похожие сразу и на вишню, и на рябину - и кислят, и сластят, и во рту тают. И груши с яблоками растут на одном дереве. А под окном дальневосточный лимонник переплетается с виноградом "Мадлен-Анжевин".