Владимир Набоков - Пьесы в прозе

Берг. ...и притом шутка довольно хамская.

Вальс. Я больше не могу... Где она, где она, где она?

Берг. Не трудитесь искать: она так же хорошо спрятана, как ваша машина. Честь имею откланяться. (Уходит.)

Вальс. Держите его! Сон, я должен знать... Не может быть, чтобы не было способа... Сон, помогите!

Сон. Увы, игра проиграна.

Вальс. Какая игра? Что вы такое говорите?.. Вы опутываете меня дикими, смутными мыслями, которые я не хочу впускать к себе, -- ни за что... Вот увидите... завтра же я начну такой террор, такие казни...

Сон. Вальс, я вас поощрял, я поддакивал вам до сего времени, иsбо все думал: авось такой способ вам может пойти на пользу, -- но теперь я вижу...

Вальс. Молчать! Не потерплю! Этот тон запрещен в моем царстве!

Сон. Напротив, -- вижу, что он необходим...

Вальс. Вон отсюда.

Сон. Сейчас ухожу, -- я в вас разочаровался, -- но напоследок хочу вам поведать маленькую правду. Вальс, у вас никакой машины нет. (Заходит за его спину и исчезает за портьеру.)

Уже вошли: военный министр и полковник, оба теперь в штатском; первый сразу садится за стол, как сидел в первом действии, и склоняется над бумагами.

Вальс. Сон! Где он? Где... (Подходит к столу, где сидит министр.)

Министр (медленно поднимает голову). Да, это, конечно, любопытно.

Вальс. Значит, вы полагаете, что все это выдумка, что я это просто так?..

Министр. Постойте, постойте. Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, постарайтесь понять то, что я вам скажу...

Вальс. Ну, погодите... Теперь я знаю, как мне нужно поступить.

Министр. А скажу я вам вот что: ваше открытие, как бы оно ни было интересно и значительно -- или, вернее, именно потому, что вы его таким считаете...

Вальс. Ну, погодите...

Министр. ...не может быть темой того беспокойного разговора, который вы со мной, у меня в служебном кабинете, изволили вести. Я попрошу вас...

Вальс. Хорошо же! Я вам покажу... Ребенку, отсталому ребенку было бы ясно! Поймите, я обладаю орудием такой мощи, что все ваши бомбы перед ним ничто -- щелчки, горошинки...

Министр. Я попрошу вас не повышать так голоса. Я принял вас по недоразумению, -- этими делами занимаюсь не я, а мои подчиненные, -- но все же я выслушал вас, все принял к сведению и теперь не задерживаю вас. Если желаете, можете ваши проекты изложить в письменной форме.

Вальс. Это все, что вы можете мне ответить? Мне, который может сию же секунду уничтожить любой город, любую гору?

Министр (звонит). Надеюсь, что вы не начнете с нашей прекрасной горки.

Полковник отворил окно.

Смотрите, как она хороша... Какой покой, какая задумчивость!

Вальс. Простак, тупица! Да поймите же, -- я истреблю весь мир! Вы не верите? Ах, вы не верите? Так и быть, -- откроюсь вам: машина -- не где-нибудь, а здесь, со мной, у меня в кармане, в груди... Или вы признаете мою власть со всеми последствиями такового признания...

Уже вошли соответствующие лица: Гриб, Граб, Гроб.

Полковник. Сумасшедший. Немедленно вывести.

Вальс. ...или начнется такое разрушение... Что вы делаете, оставьте меня, меня нельзя трогать... я -- могу взорваться.

Его выводят силой.

Министр. Осторожно, вы ушибете беднягу...

Занавес.

Сентябрь, 1938

-----------------

Человек из СССР

Драма в пяти действиях

Действие первое

Кабачок-подвал. В глубине -- узкое продольное окно, полоса стекла, почти во всю ширину помещения. Так как это окно находится на уровне тротуара, то видны ноги прохожих. Слева -- дверь, завешенная синим сукном, ее порог на уровне нижнего края окна, и посетитель сходит в подвал по шести синим ступенькам. Справа от окна -- наискось идущая стойка, за ней -- по правой стене -- полки с бутылками, и поближе к авансцене -- низкая дверь, ведущая в погреб. Хозяин, видимо, постарался придать кабачку русский жанр, который выражается в синих бабах и павлинах, намалеванных на задней стене, над полосой окна, но дальше этого его фантазия не пошла. Время -- около девяти часов весеннего вечера. В кабачке еще не началась жизнь, -- столы и стулья стоят как попало. Федор Федорович, официант, наклонившись над стойкой, размещает в двух корзинах фрукты. В кабачке по-вечернему тускловато, -- и от этого лицо Федор Федоровича и его белый китель кажутся особенно бледными. Ему лет двадцать пять, светлые волосы очень гладко прилизаны, профиль -- острый, движенья не лишены какой-то молодцеватой небрежности. Виктор Иванович Ошивенский, хозяин кабачка, пухловатый, тяжеловатый, опрятного вида старик с седой бородой и в пенсне, прибивает к задней стене справа от окна большущий белый лист, на котором можно различить надпись "Цыганский хор". Изредка в полосе окна слева направо, справа налево проходят ноги. На желтоватом фоне вечера они выделяются с плоской четкостью, словно вырезанные из черного картона.