Владимир Набоков - Подлинная жизнь Себастьяна Найта

Наконец я встал и на цыпочках выбрался в коридор.

Надеюсь, - сказала сестра, - вы не разбудили его? Это хорошо, что он спит.

А скажите, - спросил я,- доктор Старов когда приедет?

Какой доктор? - сказала она. - Ах, русский доктор. Non, c'est le docteur Guinet qui le soigne. Он будет здесь завтра утром.

Понимаете, - сказал я. - Я хотел бы провести ночь где-нибудь здесь. Как вы полагаете, нельзя ли...

Вы можете повидать доктора Гине прямо сейчас, - продолжала она тихим, приятным голосом. - Он живет по соседству. Так вы его брат, да? А завтра приедет из Англии его мать, n'est-ce pas?

Ах нет, - сказал я, - его мать умерла много лет назад. А скажите, как он в дневное время, разговаривает? Он сильно мучается?

Она нахмурилась и странно на меня посмотрела.

Но... - сказала она, - я не понимаю... Пожалуйста, назовите вашу фамилию.

Ну, правильно, - сказал я, - я ведь не объяснил. Вообще-то мы с ним братья лишь по отцу. Моя фамилия [и я назвал мою фамилию].

Oh-la-la! - воскликнула она, заливаясь сильным румянцем. - Mon Dieu! Но русский господин умер вчера, а вы навещали мосье Кеган...

Так что я все же не повидал Себастьяна, вернее, не увидел его живым. Но немногие минуты, которые я провел, прислушиваясь к тому, что принимал за его дыхание, изменили мою жизнь в такой полноте, в какой она изменилась бы, поговори со мной Себастьян перед смертью. Какова бы ни была его тайна, я тоже узнал одну, именно: что душа - это лишь форма бытия, а не устойчивое состояние, что любая душа может стать твоей, если ты уловишь ее извивы и последуешь им. И может быть, потусторонность и состоит в способности сознательно жить в любой облюбованной тобою душе - в любом количестве душ, - и ни одна из них не сознает своего переменяемого бремени. Стало быть - я Себастьян Найт. Я ощущаю себя исполнителем его роли на освещенной сцене, куда выходят, откуда сходят люди, которых он знал, - смутные фигуры немногих его друзей: ученого, поэта, художника, - плавно и бесшумно приносят они свои дани; вон Гудмен, плоскостопый буффон с манишкой, торчащей из-под жилета; а там бледно сияет склоненная головка Клэр, пока ее, плачущую, уводит участливая подруга. Они обращаются вокруг Себастьяна, - вокруг меня, играющего Себастьяна, - и старый фокусник ждет в кулисе с припрятанным кроликом; и Нина сидит на столе в самом ярком углу сцены, с бокалом фуксиновой жижицы, под нарисованной пальмой. А потом маскарад подходит к концу. Маленький лысый суфлер закрывает книгу, медленно вянет свет. Конец, конец. Все они возвращаются в их повседневную жизнь (и Kлэр уходит в свою могилу), - но герой остается, ибо, как я ни силюсь, я не могу выйти из роли: маска Себастьяна пристала к лицу, сходства уже не смыть. Я Себастьян, или Себастьян - это я, или, может быть, оба мы - кто-то другой, кого ни один из нас не знает.