Владимир Набоков: Университетская поэма

И тихо протянул я руку,

доверясь внутреннему стуку,

мне повторяющему: тронь...

Я тронул. Я собрался даже

пригнуться, зашептать... Она же

непотеплевшую ладонь

освободила молчаливо,

и прозвучал ее шутливый,

всегдашний голос, легкий смех:

"Вон тот играет хуже всех,-

все время падает, бедняга..."

Дождь моросил едва-едва;

мы возвращались вдоль оврага,

где прела черная листва.

23

Домой. С гербами на фронтонах

большое здание, в зеленых

просветах внутренних дворов.

Там тихо было. Там в суровой

(уже описанной) столовой

был штат лакеев-стариков.

Там у ворот швейцар был зоркий.

Существовала для уборки

глухой студенческой норы

там с незапамятной поры

старушек мелкая порода;

одна ходила и ко мне

сбивать метелкой пыль с комода

и с этажерок на стене.

24

И с этим образом расстаться

мне трудно. В памяти хранятся

ее мышиные шажки,

смешная траурная шляпка,-

в какой, быть может, и прабабка

ее ходила,-- волоски

на подбородке... Утром рано

из желтоватого тумана

она беззвучно, в черном вся,

придет и, щепки принеся,

согнется куклою тряпичной

перед холодным очагом,

наложит кокс рукой привычной

и снизу чиркнет огоньком.

25

И этот образ так тревожит,

так бередит меня... Быть может,

в табачной лавочке отца

во дни Виктории 3, бывало,

она румянцем волновала

в жилетах клетчатых сердца -

сердца студентов долговязых...

Когда играет в темных вязах

звук драгоценный соловья,

ее встречал такой, как я,

и с этой девочкой веселой

сирень персидскую ломал;

к ее склоненной шее голой

в смятенье губы прижимал.

26

Воображенье дальше мчится:

ночь... лампа на столе... не спится

больному старику... застыл,

ночной подслушивает шепот:

отменно важный начат опыт

в лаборатории... нет сил...

Она приходит в час урочный,

поднимет с полу сор полночный -

окурки, ржавое перо;

из спальни вынесет ведро.

Профессор стар. Он очень скоро

умрет, и он давно забыл

душистый табачок, который

во дни Виктории курил.

27

Ушла. Прикрыла дверь без стука...

пылают угли. Вечер. Скука.

И, оглушенный тишиной,

я с кексом в родинках изюма

пью чай, бездействуя угрюмо.

В камине ласковый, ручной,

огонь стоит на задних лапах,

и от тепла шершавый запах

увядшей мебели слышней

в старинной комнатке моей.

Горящей кочергою ямки

в шипящей выжигать стене,

играть с самим с собою в дамки,

читать, писать,-- что делать мне?

28

Отставя чайничек кургузый,

родной словарь беру -- и с музой,

моею вялой госпожой,

читаю в тягостной истоме

и нахожу в последнем томе

меж "хананыгой" и "ханжой"

"хандра: тоска, унынье, скука;

сплин, ипохондрия". А ну-ка

стихотворенье сочиню...

Так час-другой, лицом к огню,

сижу я, рифмы подбирая,

о Виолете позабыв,-

и вот, как музыка из рая,

звучит курантов перелив.

29

Открыв окно, курантам внемлю:

перекрестили на ночь землю

святые ноты четвертей,

и бьют часы на башне дальней,

считает башня, и печальней

вдали другая вторит ей.

На тяжелеющие зданья

по складкам мантия молчанья

спадает. Вслушиваюсь я,-

умолкло все. Душа моя

уже к безмолвию привыкла,-

как вдруг, со смехом громовым

взмывает ветер мотоцикла

по переулкам неживым!

30

С тех пор душой живу я шире:

в те годы понял я, что в мире

пред Богом звуки все равны.

В том городке под сенью Башен

был грохот жизни бесшабашен,

и смесь хмельная старины

и настоящего живого

мне впрок пошла: душа готова

всем любоваться под луной,

и стариной, и новизной.

Но я в разладе с лунным светом,

я избегаю тосковать...

Не дай мне, Боже, стать поэтом,

земное сдуру прозевать!

31

Нет! Я за книгой в кресле сонном

перед камином озаренным

не пропустил, тоскуя зря,

весны прелестного вступленья.

Довольно угли и поленья

совать в камин -- до октября.

Вот настежь небеса открыты,

вот первый крокус глянцевитый,

как гриб, сквозь мураву пророс,

и завтра, без обильных слез,

без сумасшедшего напева,

придет, усядется она,-

совсем воспитанная дева,

совсем не русская весна.

32

И вот пришла. Прозрачней, выше

курантов музыка, и в нише

епископ каменный сдает

квартиры ласточкам. И гулко

дудя в пролете переулка,

машина всякая снует.

Шумит фонтан, цветет ограда.