Николай Наседкин - Асфиксия

- Пшёл вон, свинья!

Парня совсем не было видно, лишь доносились из темноты, со следующей лестничной площадки, тошнотворные звуки. Вот гадство, придётся завтра на лифте спускаться, чего Михаил Борисович терпеть не мог - всегда ходил пешком по лестнице.

Для моциона.

2

Утро началось гнусно.

Для поправки здоровья в этот выходной послепраздничный день имелось два способа: одеться полегче, встать на лыжи да отмахать по речке километров десять коньковым энергичным стилем, или же, наоборот, закутаться потеплее, загрузиться в соседний кафешник и выцедить пару бутылочек лекарственного пивца...

Второй вариант победил.

Михаил Борисович, конечно, своё намерение про лифт не забыл, но сунулся по привычке на лестничный марш. Тем более, в лифте могли попутчики объявиться, кривиться начнут, а по обособленным лестницам в их несуразном доме "армянского" проекта, поди, никто из нормальных жильцов, кроме Михаила Борисовича, и не ходил. И, нате вам - сюрприз: тот подсвинок ночной (а кто же ещё?) спит себе на лестничной площадке, там, куда спустил его Михаил Борисович, дрыхнет как ни в чём не бывало в собственной блевотине, развалился. Фу-у-у!

Пришлось вернуться к лифту.

Когда через час Михаил Борисович вернулся домой слегка взбодрившимся, с двумя бутылками пива в пакете (а-а-а, гулять так гулять!), бывшая благоверная встретила его жутко интересной вестью: на лестничной площадке между 6-м и 5-м этажами в их подъезде обнаружен труп неизвестного молодого человека. Молодой этот и пока неизвестный человек скончался, судя по всему, от асфиксии (удушья) вследствие закупорки дыхательных путей рвотными массами...

Что такое "асфиксия" - его Люба-докторша могла бы и не уточнять: ещё семнадцать лет назад, когда их первый и последний ребёнок родился мёртвым, Михаил Борисович услышал это змеино-холодное удушливое словцо. Его особенно тогда как-то болезненно поразило, почему врачиха, подруга Любы, произносит это мерзкое слово с ударением на последнем слоге - асфиксuя? Уточнил потом по словарям: конечно - асфuксия...

Впрочем, чёрт с ним, с ударением! Не о том он думает... Это что же получается? Это же получается-выходит совершенно абсурдная вещь... Выходит?.. Нет, лучше не додумывать! Не надо было толкать его в спину, ох не надо! Он бы, может, и сам потихонечку спустился вниз, ушёл восвояси... Чёрт, да это нелепость какая-то! Этого не может быть!..

Бывшая жена добавила ненужно:

- Его Дьяченко обнаружил: наклонился, думал спит, а у того лицо синее, и макаронины из ноздрей торчат...

Михаил Борисович отупело глянул:

- Макаронины? Из ноздрей?..

Прошёл на кухню, дверь плотно закрыл, суетливо достал пиво из пакета, отбил пробку о ручку холодильника, жадно глотнул раз, второй, третий... Весь облился. Михаил Борисович до конца ещё не осознавал всю тяжесть случившегося, но от тоски уже подташнивало. Почему-то сравнение выскочило: будто сбил человека на дороге. Машины у него отродясь не водилось, но сравнение точное: ехал-мчался по дороге, был счастливым, улыбался; и вдруг в единый нелепый миг - раз! - и чужая жизнь кончилась-оборвалась, а твоя переломилась, под откос рухнула...

К чёрту, к чёрту, к чёрту эти тропы, всякие метафоры и сравнения! Хотелось завыть в голос. Ещё вчера Михаилу Борисовичу казалось, что хуже и гаже некуда: ни родных у него, ни друзей, ни семьи, ни дома своего; впереди - одинокая холодная старость где-нибудь в коммуналке... И вот теперь, что же, не то что в коммуналку - в общую камеру? На нары?.. Из сумбура мыслей какая-то одна - смутная, занозистая - особенно карябала мозг, никак при этом не проясняясь. Что-то - с бывшей женой... Ах, да! Что ж тут думать-гадать: Любовь Фёдоровне - это как подарок с небес. Разом все и жилищные, и личные проблемы решит...

Остро захотелось уйти, убежать из дома, хоть на время отдалить всё то, что должно теперь произойти-случиться. Михаил Борисович отставил пиво, вынул из кухонного загашника заначку - двести рэ - стремительно выскочил за дверь. Люба что-то вслед крикнула.

Оставьте вы все меня в покое!

3

В кафе сидел до упора.

Домой приплёлся, уже после обеда, с вымученным решением: забраться в постель, отоспаться в последний раз (если заснёт), а утром - пойти и сдаться. Уж даже самые тупые его студенты и те, вероятно, усвоили кардинальную мысль-идею "Преступления и наказания" - нормальный человек роль убийцы вынести просто-напросто не в состоянии. Уж Достоевскому ли не верить?

Однако ж дома Михаила Борисовича ждала свежая информация - она оглушила, как внезапный удар по лицу. Труп уже опознали: ночной бедолага оказался сыном, вернее, сынком Джейранова. Боже мой! Кто такой Джейранов Михаилу Борисовичу объяснять не надо было. Он, как и многие в Баранове, прекрасно знал: Джейранов не только полковник областной милиции, но и, по совместительству - один из паханов-хозяев города. Причём, из самых крутых, а может, и - самый. Впрочем, это не суть важно. Вернее, важно, но суть как раз не в тонкостях бандитской "табели о рангах". Михаилу Борисовичу достаточно было понимать-предчувствовать, что Джейранов может любого человека размазать по стенке, стереть в пыль, расплющить, вкатать в асфальт, одним словом, уничтожить без суда и следствия в единый миг.