Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)

Какая скромность жены великого писателя -- великой женщины!

2

И всё же, Достоевский -- покончил жизнь самоубийством...

Призовём в свидетели опять же Анну Григорьевну. По её рассказу, в ночь на 26 января (ст. ст.) 1881 года, когда муж её по обыкновению работал, у него внезапно хлынула горлом кровь. Врачам удалось остановить кровотечение и дело пошло явно на поправку, по крайней мере, 27 января был поставлен утешительный диагноз: артерия в лёгком подживает, через неделю можно будет встать. Как вдруг...

"<...> Проснулась я около семи утра и увидела, что муж смотрит в мою сторону.

- Ну, как ты себя чувствуешь, дорогой мой? - спросила я, наклонившись к нему.

- Знаешь, Аня, - сказал Фёдор Михайлович полушёпотом, - я уже часа три как не сплю и всё думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру.

- Голубчик мой, зачем ты это думаешь? - говорила я в страшном беспокойстве, - ведь тебе теперь лучше, кровь больше не идёт, очевидно, образовалась "пробка", как говорил Кошлаков (доктор. -- Н. Н.). Ради Бога, не мучай себя сомнениями, ты будешь ещё жить, уверяю тебя!

- Нет, я знаю, я должен сегодня умереть (здесь и далее позволим себе подчеркнуть-выделить курсивом некоторые моменты! -- Н. Н.). Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие!

Это Евангелие было подарено Фёдору Михайловичу в Тобольске (когда он ехал на каторгу) женами декабристов <...> Впоследствии <...> он часто, задумав или сомневаясь в чём-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой, от читавшего). И теперь Фёдор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть.

Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: "Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду".

- Ты слышишь - "не удерживай" - значит, я умру, - сказал муж и закрыл книгу.

Я не могла удержаться от слёз. Фёдор Михайлович стал меня утешать, говорил мне милые ласковые слова, благодарил за счастливую жизнь, которую он прожил со мной. Поручал мне детей, говорил, что верит мне и надеется, что я буду их всегда любить и беречь. Затем сказал мне слова, которые редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной жизни:

- Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже мысленно!

Я была до глубины души растрогана его задушевными словами, но и страшно встревожена, опасаясь, как бы волнение не принесло ему вреда. Я умоляла его не думать о смерти, не огорчать всех нас своими сомнениями, просила отдохнуть, уснуть. Муж послушался меня, перестал говорить, но по умиротворенному лицу было ясно видно, что мысль о смерти не покидает его и что переход в иной мир ему не страшен.

Около девяти утра Фёдор Михайлович спокойно уснул, не выпуская моей руки из своей. Я сидела не шевелясь, боясь каким-нибудь движением нарушить его сон. Но в одиннадцать часов муж внезапно проснулся, привстал с подушки, и кровотечение возобновилось. Я была в полном отчаянии, хотя изо всех сил старалась иметь бодрый вид и уверяла мужа, что крови вышло немного и что, наверно, как и третьего дня, опять образуется "пробка". На мои успокоительные слова Фёдор Михайлович только печально покачал головой, как бы вполне убежденный в том, что предсказание о смерти сегодня же сбудется.

<...> Я весь день ни на минуту не отходила от мужа; он держал мою руку в своей и шепотом говорил: "Бедная... дорогая... с чем я тебя оставляю... бедная, как тебе тяжело будет жить!.."

Я успокаивала его, утешала надеждой на выздоровление, но ясно, что в нём самом этой надежды не было, и его мучила мысль, что он оставляет семью почти без средств. <...>

Около семи часов у нас собралось много народу в гостиной и в столовой и ждали Кошлакова, который около этого часа посещал нас. Вдруг безо всякой видимой причины Фёдор Михайлович вздрогнул, слегка поднялся на диване, и полоска крови вновь окрасила его лицо. Мы стали давать Фёдору Михайловичу кусочки льда, но кровотечение не прекращалось. <...> Фёдор Михайлович был без сознания, дети и я стояли на коленях у его изголовья и плакали, изо всех сил удерживаясь от громких рыданий, так как доктор предупредил, что последнее чувство, оставляющее человека, это слух, и всякое нарушение тишины может замедлить агонию и продлить страдания умирающего. Я держала руку мужа в своей руке и чувствовала, что пульс его бьётся всё слабее и слабее. В восемь часов тридцать восемь минут вечера Фёдор Михайлович отошел в вечность..."261